– Ну, как? – спросил он. – Ты принял решение?

– О чем разговор! – Алан всплеснул руками. – Я готов, Олег Николаевич.

– Тогда слушай и запоминай…

Инструктаж занял минут семь, не больше. Но за этот короткий отрезок с зятем произошли разительные перемены. Он растерял свою обычную вальяжность, сделался суетлив и рассеян, в его манерах появилось что-то неприятно-угодливое.

Алан боялся, что тесть внезапно переменит свое решение, вот в чем дело. И ни разу не поинтересовался, каким образом будет произведен обмен заложниц на требуемую сумму.

Пока он собирался, Громов от нечего делать перелистал Анечкину тетрадь, забытую на подоконнике. Там много чего было, не соскучишься. Во-первых, невесты в свадебных нарядах – одинаково кудрявые и большеголовые, они все как одна держали букеты цветов, и крошечные ручки их выглядели безбожно вывихнутыми. Затем дома, окруженные деревьями, похожими на дымящиеся палочки. А еще коты и собаки, отличающиеся друг от друга формой хвостов.

На последней странице, заляпанной джемом или вареньем, Громов обнаружил что-то вроде сочинения, озаглавленного коротко и просто: «Папа». Корявые печатные буквы, среди которых попадались зеркальные отражения «я» и даже перевернутые вверх ногами «ш», гласили:

МОЙ ПАПА ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАКИМ. ОН ВСЕГДА ЕСТЬ КАГДА НУЖЕН А КАГДА НЕТ КАГДА Я ЗАНЯ ТА ОН ТАГДА НЕ СТАНЕТ МЕШАТЬ. И ЕЩЕ ОН СИЛЬНЫЙ И ДОБРЫЙ И СМЕЛЫЙ. ПАТАМУЧТО ПАПА.

Это было написано не про Алана Лепетуху. Прежде чем выпроводить его за дверь с последними напутствиями, Громов открыл секретер, в котором хранились документы, и не обнаружил среди них паспортов зятя. А еще, уходя, тот не захватил с собой ключи, как делал это обычно, когда собирался возвратиться домой. Исчез также весь семейный бюджет – как рубли, хранившиеся в шкатулке на трюмо, так и доллары, которые Ленка имела обыкновение прятать среди чистого постельного белья.

Громов подошел к окну и проследил за удаляющейся фигурой Алана. Почти до самого угла тот сдерживал шаг, но под конец не выдержал, перешел на торопливую рысцу.

Все еще опасался, что тесть передумает? Совершенно напрасно. Приговор был окончателен и обжалованию не подлежал.

– Андрюша, – окликнул Громов Костечкина, нахохлившегося возле телевизора. – Айда на кухню чай пить. Вдвоем.

Наспех бреясь в ванной комнате, Алан дважды порезался, хотя руки у него не дрожали. Он же не к преступлению готовился. Во всяком случае, не признавался в этом даже самому себе.

Да, он возьмет эти деньги. Но не для того, чтобы их присвоить, – а всего лишь временно, на хранение. Ведь после того, как он обратится в милицию и честно обо всем расскажет, события могут принять совершенно неожиданный оборот. Кому будет лучше, если в квартиру нагрянут с обыском и конфискуют миллион девятьсот девяносто долларов? Тестю? Жене? Падчерице? Нет, нет и еще раз нет! А благодаря смекалке Алана денежки останутся в целости и сохранности. Под его присмотром.

Разве такой поступок можно назвать воровством? Речь идет не о честно нажитых сбережениях, не о выигрыше в лотерею. Тут изменой родине попахивает, а не лютиками-цветочками. И когда сыщики начнут разбираться во всей этой темной истории, они живо выведут тестя на чистую воду. А заодно и этого подозрительного сотрудника РУБОПа Костечкина с огнестрельным ранением. И вымогателей прищучат. Да и саму Ленку, которая, откровенно говоря, сама дала повод бандитам заинтересоваться своей финансовой деятельностью. Рыльце-то у нее в пушку. Что ж, сама виновата. Всякие подозрительные махинации никого до добра не доводят.

В общем, в самом скором времени такая карусель закрутится, что только держись. Лишь последний идиот позволит вовлечь себя в эту катавасию. Что касается Алана, то он уважал себя за осторожность, предусмотрительность и умение мыслить логически. Все эти качества подсказывали ему единственно правильное решение: держись в стороне, а там будет видно. Из Стамбула будет видно, к примеру. Или из Варшавы. Да мало ли мест, где может обосноваться порядочный человек, не совершивший ничего противозаконного?..

– Мужчина, платить за проезд будем?

Алан не сразу сообразил, что он находится в троллейбусе и что кривобокая карлица, обратившаяся к нему, – кондуктор.

– Сейчас, – он торопливо достал из кармана мелочь, сунул ее карлице и уставился в окно.

Троллейбус приближался к остановке «Студгородок». Надо же, как незаметно пролетело время! Так и удачу свою прозевать недолго. Птицу-счастье завтрашнего дня.

Нервозно хохотнув, Алан высадился из троллейбуса и, заставляя себя не суетиться, двинулся прогулочным шагом мимо сквера, о котором говорил тесть.

В его центре размещалась круглая клумба, усеянная окурками, презервативами и одноразовыми шприцами. Что посеяли, то пожнете, мстительно подумал Алан, бросив взгляд на студенческое общежитие. Он недолюбливал молодежь. Девушки просто так ему не давали, а юноши бесплатно трахали этих самых девушек, которые сторонились совсем еще не старого Алана, мужчину во всех отношениях порядочного и привлекательного.

«Ничего, скоро все изменится, – сказал он себе. – Эти недотроги в очередь будут становиться, чтобы лечь под меня. Я им устрою «Камасутру»! С утра до ночи! Вдоль и поперек!»

Порывисто развернувшись на сто восемьдесят градусов, Алан двинулся в обратном направлении. От клумбы в сквере расходились во все стороны пешеходные дорожки. На одной из них торчал темнокожий парень, появившийся, вероятно, из-за голубоватых елей, за которыми он до этого скрывался. Наголо бритый череп, бородка, дутая спортивная куртка ярко-желтого цвета. Тот самый тип, которого описал тесть. Дэниэл Майдугури собственной персоной.

Алан с усилием проглотил слюну и зашагал к негру, уставившемуся на него глазами, похожими издалека на бельма. Почему-то ему вспомнилась деревенская лужайка, на которой он играл в детстве. Там всегда торчал бурый бычок Борька, и взгляд, которым он смотрел на приближающихся людей, был точь-в-точь, как у Дэниэла.

– Хелло! – непринужденно произнес Алан, остановившись в трех шагах от негра. В школе у него всегда была твердая четверка по английскому языку.

– Привет, – откликнулся Дэниэл.

Алан хотел было приблизиться и протянуть ему руку, но передумал. Во-первых, правая ладонь негра была перевязана, и никто не поручился бы, что под бинтами не кроются язвы от какого-нибудь экзотического кожного заболевания. Во-вторых, Алан еще ни разу в жизни не прикасался к чернокожим и внезапно осознал, что он абсолютно не готов к столь демократичному жесту, поэтому остался стоять там, где стоял, а руки на всякий случай спрятал в карманы плаща.

– Чего тебе надо? – настороженно спросил Дэниэл.

У него был почти незаметный, довольно забавный акцент. Тьебье… ньядо…

Алан сдержанно улыбнулся:

– Я от Громова.

– Да? – удивился Дэниэл.