За время посольства это была уже вторая трость. Первая, такая же тяжелая, не выдержав усиленной нагрузки, неделю назад треснула на спине боярина Волконского, и Петру Алексеевичу пришлось срочно подыскивать подходящий материал.

— Вот и славно. Так о чем мы с тобой говорили?.. Ах, да! — хлопнул себя ладонью по лбу Петр Алексеевич. — О супруге моей благоверной, Евдокии Федоровне… Значит, говоришь, не было промеж вас греха?

Спина Глебова невольно согнулась в ожидании очередного удара:

— Не было, государь.

— Так вот я тебе хочу сказать, Степа, — голос Петра Алексеевича понизился почти до шепота. — А сейчас должно быть. Сокруши государыню!

Глебова охватил ужас. Губы беспомощно дрогнули, следовало бы подобрать подходящую тональность и подыграть государевой шутке, но как это сделать безопасно, Степан не представлял. Пришлось таращиться на царя и мучительно дожидаться, когда он сам нарушит затянувшуюся паузу.

Петр Алексеевич неожиданно нахмурился:

— Я не шучу. Считай, что это твоя государева служба. Тебе понятно, дурья башка? — грозно спросил царь. — Или мне опять за помощью к дубине обращаться?

— Понятно, Петр Алексеевич.

— Так-то оно лучше будет, — с заметным облегчением произнес государь. — Чем раньше царевну обольстишь, тем лучше. — Задумавшись, добавил: — Лучше бы, конечно, при свидетелях. Неплохо было бы, чтобы и бояре присутствовали, тогда ей не отвертеться. Ну так что, послужишь государю?

— Жизни своей не пожалею! — воскликнул Степан Глебов.

— Ха-ха-ха! А может быть, не жизни, а кое-чего другого? Ладно, повеселились и хватит, — сурово произнес Петр Алексеевич, — дело серьезное. Отбываешь сегодня же. Будешь писать мне обо всем без утайки. — Неожиданно его губы растянулись в доброжелательной улыбке: — А там, может быть, я тебе сам чего-нибудь подскажу. А теперь ступай! Не до тебя. Дел полно!

* * *

Вытащив пакет, скрепленный сургучовыми печатями, посыльный вошел в гостиницу. По скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, где находилась комната Петра. Из-за двери раздавался женский визг — государь веселился.

Могло показаться, что за границу Петр отправился только для того, чтобы насытить утробу добрым вином и познать всех имеющихся прелестниц. Судя по тому, как продвигались у него дела, царь преуспевал. Женщины проходили через его кровать потоком, и оставалось только удивляться качеству и крепости спального гарнитура.

Государь громко хохотал, девки визжали. Веселье двигалось полным ходом.

Перекрестившись, курьер вошел в покои. Царь сидел на кровати, а на его коленях разместились сразу две девицы — по одной на каждом. Не замечая вошедшего, Петр нежно поглаживал женские перси, вызывая у девиц веселый смех. Похоже, что здесь он научился некоторым галантным приемам. Ведь самое большее, на что он был способен прежде, так это шлепнуть по пышному заду понравившуюся женку или смеха ради зарыться колючими усами в ее грудь.

Отбив от порога двадцать поклонов, посыльный обратился к Петру:

— Государь…

— Чего хотел? — весело поинтересовался Петр у оробевшего посыльного.

— К тебе письмо от князя Ромодановского.

Царь мгновенно сделался серьезным.

— Пошли вон, — стряхнул он девиц с колен. И, повернувшись к Меншикову, который сидел в углу комнаты, распорядился: — Дай им по талеру. Хотя они и того не отработали. Я за талер сразу трех девиц могу купить!

Взяв по монетке, девушки удалились, громко стуча каблуками по деревянной лестнице.

— Давай сюда пакет! — вскинул руку Петр.

Подскочив к государю, рассыльный протянул конверт. Разломав сургучовые печати, Петр вытащил грамоту. Быстро прочитав, небрежно засунул его обратно в конверт.

— Грамоте обучен? — обратился он к посыльному.

— А то как же, — обиделся отрок. — Я еще немецкий знаю, по-голландски говорю.

— Ишь ты какой прыткий, — одобрительно протянул государь. — Молодец, пиши… «Генералиссимусу князю Федору Юрьевичу… Мой дорогой король…»

Посыльный удивленно посмотрел на Петра.

— Так и писать, государь?

Царь Петр всплеснул руками:

— Послал мне господь подданных! Сказано же было — король! Он же за меня на государстве остался, а я всего лишь бомбардир Петер Михайлов. «Письмо вашего величества, государя моего милостивого мне передано». Написал?

— Написал, государь, — поспешно согласился посыльный.

— «Прочитал с интересом. Про изменщика и холопа окольничего Степку Глебова ведаю. Допрошен с пристрастием. А теперь помоги мне спровадить государыню Евдокию Федоровну в монастырь. Для этого отправляю Степку Глебова с посыльными в Россию. Было у нас с ним условие, о чем тебе, любезнейший и милостивый князь Федор Юрьевич, было отписано ранее. Пусть дьяк Маршавин за Степкой присмотрит, дабы сделано было так, как задумалось. О государыне Евдокии Федоровне желаю знать все, а потому не следует принимать слова Степки на веру. Ты его испытай да поговори с ним пообстоятельнее, как ты умеешь. Мне важно знать правду. Как сознается в грехе, отпусти, но глаз с него не спускай. Он мне нужен как свидетель, ежели патриарх не поверит». Успеваешь?

— Успеваю, государь.

— Хм… И почерк у тебя хороший. Может, тебя в писари определить? Ладно, подумаю, что с тобой делать. «А на том кланяюсь тебе, холоп твой, бомбардир Петер Михайлов». Алексашка! — громко окликнул государь. — Сургуча не жалей. Запечатай грамотку! А ты, — повернулся он к посыльному, — чтобы в срок донес, иначе шкуру спущу!

* * *

— Стало быть, прибыл Степан? — спросил Федор Юрьевич, запахивая полы кафтана.

— Прибыл, князь, — бойко отвечал Егорка.

— Ишь ты, — хмыкнул невесело Ромодановский. — Чего ж тогда перед моей милостью не предстал? Это что ж такое получается? Считает, что я по всей Москве должен за ним бегать? — Сердито собрав брови на переносице, добавил: — Ну ежели он так хочет, тогда окажу честь. Побегаю! Вот что, Егор, готовь карету к выезду.

— Слушаюсь, князь! — отвечал исправник и тотчас заторопился на конный двор.

Грузный, огромный Федор Юрьевич не был малоподвижен. Он будто бы не ходил, а катался по двору, как огромный ком, заставляя челобитчиков в страхе разбегаться по сторонам. Прокатится такая глыбища по телесам и, не заметив, последует далее.

Вылетев на порог, Федор Юрьевич утер пот, проступивший на лбу и, поманив к себе пальцем десятника, спросил:

— Готово?

— Все сделали, Федор Юрьевич. А еще веревки заготовили, если вдруг шалить начнет.

— Тогда поехали! Запрягай коней.

Как и подобает князю, Федор Юрьевич выезжал в карете, запряженной шестеркой резвых коней, которую всегда сопровождали две дюжины всадников, вооруженных пищалями. Если выезд был недалеким, то к ним присоединялось еще с полсотни слуг с бердышами. К ним присоединялось пять трубачей, возвещавших о выезде знатного вельможи. В сей раз ехать было недолго — всего-то пересечь две улицы, а там и дом опального Глебова.