Алексашка Меншиков ожидал, что государь обрушит на него свой гнев. Не желая уходить, только прикрыл глаза.

— Как помер?! — ахнул государь, побелев.

Открыв глаза, отвечал убито:

— Вот так и помер, даже непонятно с чего. Не то с перепоя, не то время помирать пришло. Пора бы пробуждаться, а его нет. В комнату заглянули, а он на кровати лежит, распластавшись.

Государь долго молчал, с трудом сдерживая рыдания. Потом произнес тихим, не свойственным ему голосом:

— Посмотреть хочу… И еще вот что, лекаря пригласите, пусть посмотрит.

* * *

В комнате Франца Лефорта государь был уже через полчаса. Увидев бездыханного любимца, не справляясь с навалившимся на него горем, зарыдал навзрыд. Челядь виновато жалась в дверях. Государь не походил на себя прежнего. Сейчас они созерцали всего-то оболочку от того властителя, каким он был всего лишь несколько дней назад.

— Подите прочь! — сверкнул очами Петр Алексеевич, повернувшись к порогу.

Дверь мгновенно захлопнулась. Челядь облегченно вздохнула, крестясь. Прежний государь, никуда не делся, затмение нашло. С кем не бывает после такого горя!

К холопам Петр Алексеевич вышел только через час. Спокойный. Собранный. Даже величественный в своем безутешном горе. На былую слабость указывали только покрасневшие глаза.

— Лекаря привели? — сурово спросил царь.

— Здесь я, Питер, — вышел вперед лекарь Иоганн Гордон.

Эскулап был из пруссаков, но уже более двадцати лет проживал в Немецкой слободе, а потому весь двор принимал его за своего, называя Иван Ивановичем. Он являлся единственным человеком во всем царстве, кому Петр Алексеевич доверял свое здоровье, поэтому взял с собой в Великое посольство.

— Что случилось с Францем?

Лекарь подошел поближе к покойнику. Слегка приподняв голову, долго рассматривал, после чего развел руками:

— Не своей смертью помер.

— Как так?!

— Задушен, Питер! Вот и на шее след от веревки остался. Если поискать, так, может, где-то здесь и веревка отыщется. — Покрутив головой, показал взглядом на шелковый шнур, лежащий на подоконнике. — Рана на затылке тоже имеется. Правда, не смертельная. Я так думаю, ему дали по голове, а когда он лежал без сознания, так и придушили.

— Вот оно как… Значит, так решили меня достать! Вот что! — произнес Петр после некоторого раздумья. — То, что слышали, забудьте! Обидчиков я все равно достану, никуда они теперь от меня не денутся. А про Франца Лефорта скажем… Простыл в дороге, вот и помер. Кажется, у Франца сын был?

— Да, государь, — живо отвечал Меншиков. — В Женеве проживает, Анри кличут.

— Вот ты этим и займись, Алексашка, — наказал Петр Алексеевич. — Вызовем этого Анри из Женевы, пусть при моей персоне будет.

— Тут ко мне уже подходили, государь. Долг у Лефорта большой. Шесть тысяч рублей.

— Выплачу из казны, — пообещал государь.

— Государь Петр Алексеевич, тут тебе письмо передали, — произнес Меншиков. И предупреждая уже нарождающееся гнев, добавил поспешно: — Срочное!

— Кто передал?

— Девица какая-то… Себя называть не пожелала.

— Давай сюда.

Взяв письмо, Петр Алексеевич небрежно надорвал ленту и принялся читать: «Милый мой Питер! Знаю, что ты искал меня всюду. Ты даже не представляешь, как бы мне хотелось тебя увидеть, как мне хочется прижаться к твоей груди. Я очень виновата перед тобой, прости меня, если сможешь. А более не ищи! Твой ангел-хранитель графиня Луиза Корф».

Сложив аккуратно письмо вчетверо, царь сунул его в карман. Бережно получилось, будто бы птаху из силков вытаскивал.

— Теперь в дорогу, господа. Кончилось наше посольство, в Москву надобно отъезжать. Уму-разуму учить.