— Меня беспокоят любые конфликты, но не берусь утверждать, будто понимаю Скандью, вот я и подумал, что лучше начать с них. — Он взглянул на темноволосого командира. — Вы пробыли здесь дольше моего. Что вы думаете о вчерашней демонстрации?

— Демонстрации — это способ, позволяющий выразить глубоко засевшие контрастирующие позиции, избежав паралича политической системы. Премьер Густофсен должен разрешать такие противоречия, или он рискует утратить контроль над ассамблеей.

— Но, кажется, они излишне горячи…

— Так и есть. Скандийцы могут быть горячим народом. В их социальной структуре нет каналов для выхода агрессии, и на протяжении своей истории они постоянно вовлекались в того или иного рода военные действия, часто междоусобные. Гражданская война — страшное бедствие, и они это знают. Скандийцы слишком хорошо помнят прежнюю гражданскую войну и не желают ни повторять печальный опыт, ни…

— Гражданскую войну? — Ван не припоминал, чтобы о чем-то таком слышал.

— Они называют это войной за независимость, но, вероятно, то была больше внутренняя распря, нежели настоящее восстание против чуждого господства. Бирнедот пытался выработать условия мирного выхода из Ардженти, и арджентяне этого хотели. А раскольников мирное отделение не устраивало. Они пытались воспользоваться отделением как поводом захватить активы тех, кто имел тесные связи с Сильвием. Отдача оказалась столь сильна, что арджентяне-переселенцы, оставшиеся в Скандье, сумели создать мощную базу в виде Консервативных Демократов. Сперва то была партия меньшинства, но в течение последнего столетия они обретали все больше и больше власти, потому что, откровенно говоря, лучше соображают. А Народные Либералы искали себе других союзников.

— Связи с Ревенантом? — предположил Ван.

— Эти сильнее прочих, но сомневаюсь, что они единственные. — Салукар помедлила. — Если я могу спросить… почему вы здесь? Помимо того, разумеется, что получили приказ.

— После смерти командира Круахана нужно было кого-то побыстрее сюда направить, а я был почти готов к получению нового назначения. Думаю, требовался военный без дипломатического взгляда на вещи. — Правда или часть правды все же лучше, чем уклончивый ответ, к тому же Ван чувствовал: Салукар в один миг поймет, что он лжет.

Она улыбнулась.

— Вы предпочитаете правду, не так ли?

— Мне никогда особенно не приходилось выбирать, — ответил Ван. — Почти все сразу видят, когда я вру.

— Человек, знающий свои пределы, опасней любого другого.

— Вы процитировали Ледермана-Майера, — заметил Ван.

— Меткое высказывание, вы не думаете?

— Не знаю. — Ван прыснул. — Я знавал кое-каких весьма умелых лжецов. Это всего лишь не одно из моих искусств.

— Уверена, что у вас есть другие. — Голос Салукар прозвучал сухо. — Что вы намереваетесь делать как атташе? Посещать приемы? Писать анализы? Или вы здесь для подготовки дальнейшей экспансии РКС?

— Первые два дела я уже делаю. Меня, разумеется, не инструктировали насчет третьего, да и сомневаюсь, что мне удалось бы хорошо справиться, тем более дипломатическими средствами. И я больше не командую крейсером. То есть у меня не так уж много возможностей вести огонь. — Ван улыбнулся. — А как насчет вас? Вы здесь для того, чтобы расстроить все, что может предпринять Республика?

— Но… конечно! — Салукар от души рассмеялась. — И сделаю это с помощью кораблей, которых у меня нет, через дипломатический доступ, в котором отказано кельтирским женщинам, особенно ревенантцами, и прибегнув к женской хитрости, которую не унаследовала.

— У нас похожие проблемы, — протянул Ван. — С каких пор ревяки и арджики когтят друг друга из-за Скандьи?

— Это продолжается двадцать лет. И когтят они друг друга больше в экономике, если не считать скрытой конфронтации на окраинах пограничных систем. Обе стороны не прочь контролировать политику и экономику, позволяя Скандье сохранять пока видимость независимости. Арджентяне сейчас не могут реально прибрать систему к рукам, но ревенантцы стесняться не привыкли. Они проглотили Самарру в прошлом году и Алуйсон в нынешнем. Вероятно, к следующему году они скушают кого-то еще и приступят к подготовке новых трех или четырех бросков — либо с помощью прямого экономического давления, либо разжигая междоусобицу, либо поддерживая любую местную политическую партию, которая сильнее прочих ослабит систему. Это уже могло бы случиться и здесь, разве что скандийцы, кажется, кое-что нынче понимают. По меньшей мере, они вновь избирают Густофсена. А он тем временем не жалеет сил, предохраняя Кельтир и Республику от медленного вытеснения отсюда арджиками и ревяками, но нас все еще натаскивают друг против дружки.

— У вас есть какое-то решение? — спросил Ван.

— Не больше, чем у вас, — ответила она.

— Тогда… Почему вы едва ли не настаивали на встрече?

— А почему бы и нет? Вы показались мне умницей. Я не вижу никакого смысла в конфликте между нашими правительствами. Это лишь выйдет боком и укрепит Коалицию, ревяк и арджиков. Если даже они меж собой не ладят, мало смысла, чтобы лично мы им уподобились.

— Вы думаете, что в РКС ко мне прислушаются.

— Нет. Но рано или поздно вам представится случай действовать. Вы ведь человек действия. Оттого-то РКС и не знают, как с вами быть. Они рассчитывают, что когда-нибудь вы можете им понадобиться, и поэтому перемещают вас туда-сюда, чтобы не дать наломать дров.

— Вы мне крайне льстите, — Вану удалось до отказа нагрузить слова иронией.

— Предпочитаете лукавство, поразительный человек? — Салукар широко раскрыла глаза и бурно захлопала ресницами, но изображала карикатуру на соблазнительницу лишь несколько секунд. — Видите? Я этого даже в шутку не умею.

Ван рассмеялся. Она преувеличенно резко передернула плечами: мол, а чего вы еще ожидали?

— Может, все-таки скажете, почему хотели встретиться? — наконец произнес Ван.

— Чтобы поделиться предположением, что все хотят ослабить Скандью, но каждый по-своему.

— И какая вам польза сообщать мне это? — спросил он.

— Есть надежда, что вы передадите услышанное как РКС, так и вашему послу. Если Республика и Кельтир станут работать против этих попыток, мы сможем добиться здесь стабилизации.

Стабильная и крепкая Скандья опрокинет замыслы арджиков и ревяк.

— А как насчет Коалиции?

— Они лазеры, обращенные к невидимому свету. Мы это знаем, вы, наверное, тоже. Любой, кто замахнулся на них в последние двести лет, стал в итоге трупом, если не хуже. Я имею в виду отдельных лиц. Таков уровень, на котором они действуют. Всякий, вынашивающий замыслы против них, умирает, исчезает, взрывается, обращается в пламя… список изрядный. Но эко-техи пойдут на все, чтобы избежать открытой войны. Они даже позволят, чтобы пол-Рукава сгинуло в огне Рево-Арджентийской войны, лишь бы только их половину не тронули.