Мы поехали в Бретань без какого-либо энтузиазма. "Оборона с воздуха" — вот что было написано в приказе, поэтому мы не ожидали ничего более кроме сидения подле самолетов и ожидания боя. Минуло ровно четыре месяца с тех пор, как я сбил свой последний неприятельский самолет. На обратном пути из Дюссельдорфа в Брест вместе со своим сослуживцем, обер-фельдфебелем Менге я совершил пересадку в Ле-Туке, откуда мы совершили по своей инициативе вылазку к Британским островам. Вначале не было видно ни одного английского истребителя. Своим присутствием мы провоцировали командование истребительной авиации до тех пор, пока ему не надоели, тогда оно выслало эскадрилью "спитфайров". К счастью для себя. я обнаружил их, когда они набирали высоту по курсу впереди нас. На высоте около 1000 метров я внезапно атаковав один из этих самолетов, причем умудрился сделать слишком много пулеметных очередей и выстрелов из пушки, пока он не загорелся и не упал. Пилот выпрыгнул с парашютом. Менге тоже сбил "спитфайр". После этого, сбросив уже не нужные дополнительные баки с топливом, мы очень довольные собой полетели назад в Брест, куда уже прибыло все наше соединение.

Как я и предполагал, здесь ничего такого не происходило. Иногда мы сбивали самолет-разведчик, но в конечном счете это отнюдь не была задача истребительной части. Свободное время я использовал для совершенствования нашего летного мастерства. От чистого сердца я завидовал Мельдерсу, который все еще оставался со своей группой на побережье Ла-Манша, где по-прежнему встречался с английскими истребителями. Он был далеко впереди нас по количеству сбитых самолетов. Вик был убит, Бальтазар ранен.

Остеркамп, в то время региональный командир истребительной авиации, пригласил меня 15 апреля на свой день рождения. В качестве подарка я набил огромную корзину омарами и столь необходимыми бутылками шампанского, а затем взлетел. Сопровождавший меня самолет вел обер-фельдфебель Вестфаль. И снова это было слишком большим искушением, чтобы не сделать маленькое отклонение по курсу и не нанести визит в Англию. Скоро я заметил точку — одиночный "спитфайр". После бешеной гонки судьба решила спор в мою пользу. Мой упрямый и стойкий противник рухнул в языках пламени возле маленькой деревни к западу от Дувра.

Несколько мгновений спустя впереди нас показалась целая эскадрилья "спитфайров", набиравшая высоту, и тут мы заметили одного отставшего от строя. Я приблизился к нему незамеченный и буквально разнес его своим огнем вдребезги с очень короткого расстояния. Мы подлетели прямо вплотную к вражеской труппе, и в тот момент я сбил свой третий "спитфайр", который чуть было не протаранил. Его падение я не смог проследить до конца. Вестфаль тоже находился в выгодной огневой позиции, но внезапно все его пушки заклинило. Так как "спитфайры" набросились на нас, пришла пора удирать. На полной скорости, стремительно пикируя вниз, в направлении Ла-Манша! На нас сильно наседали. Вестфаль летел значительно быстрее меня; с моим самолетом что то случилось.

Как только я начал заходить на посадку в Ле-Туке, наземный состав стал неистово махать и зажег красные сигнальные огни. Наконец до меня дошло. Я проделывал почти неуправляемое аварийное приземление. Когда я включил устройство выпуска шасси, оно не сработало — шасси вынулось внутрь. В таком положении оно, должно быть, оставалось все время, вероятно, я тронул коленом кнопку управления во время боя над Англией. Пришлось как-то приспосабливаться в полете к самолету, чьи летные характеристики целиком изменились. Омары и шампанское были в целости и сохранности. Охотничья удача! Вместе с сообщением о сбитых "спитфайрах" я вручил Остеркампу подарок ко дню его рождения.

Два дня спустя, 17 апреля, на Балканах капитулировали остатки югославской армии. Правда, эта кампания не являлась частью исходного плана Гитлера. Войска рейха были вынуждены войти в эту страну, так как в Белграде было сброшено прогерманское правительство. В течение нескольких дней армия Вейха промаршировала через страну, заняв такие земли, как Каринтия, Штирия, Южная Венгрия, бронетанковые части Клейста оккупировали сектор Софии, а армия Листа занимала позиции в горной местности на границе с Болгарией и Грецией. Кампания на Балканах началась 6 апреля. Это было в последний раз, когда моторизованные части немецкой армии, крайне согласованно действовавшие с воздушными силами, одержали ошеломляющую победу, разгромив за самое короткое время храброго и хорошо подготовленного противника.

20 мая — начало воздушного вторжения на Крит, одна из самых грандиозных операций такого рода за Вторую мировую войну. Захват Крита послужил доказательством блестящих успехов Германии, несмотря на тяжелые потери, которые понесли военно-воздушные силы. 2 июня последний сражающийся английский солдат был изгнан с острова. Немецкая пропаганда представила это рискованное предприятие как своего рода генеральную репетицию неминуемого вторжения на Британские острова.

В таком же духе прозвучало выступление Геринга в Париже на совещании командиров всех частей, расположенных во Франции. Он не оставил у нас ни тени сомнения, что битва за Англию была только увертюрой к окончательному покорению Англии как врага. Само покорение должно было быть осуществлено за счет безмерно возросшего перевооружения воздушных сил, усиления и обострения войны с помощью подводных лодок, что, вероятно, в итоге привело бы к настоящему вторжению. Я должен сказать, что планы, которые развернул перед нами Геринг, были убедительными, да и мы считали само собой разумеющимся, что необходимая для этого военно-промышленная мощность уже имелась в распоряжении.

По окончании совещания Геринг отвел Мельдерса и меня в сторону. Он сиял от радости и. как только спросил нас, что мы думаем по поводу его речи, мягко хихикнул и потер от удовольствия ладони. "Здесь нет ни капли правды", — сказал он. С условием хранить сверхтайну он открыл нам, что собрание в целом было частью хорошо задуманного блефа, целью которого являлось скрыть подлинные намерения немецкого верховного командования: неминуемое нападение на Советский Союз. Это был своего рода парализующий улар! Угроза, висевшая с самого начала войны над нами подобно дамоклову мечу, теперь становилась реальностью — войной на два фронта. Я не мог больше думать ни о чем, кроме как о мрачной и зловещей перспективе начинающейся войны с Советским Союзом, со страной, обладавшей огромными людскими резервами и естественными ресурсами, в то время как наша мощь уже доказала свою недостаточность и неспособность во время первого штурма Англии. А сейчас мы должны были повернуться в сторону нового, неизвестного и, во всяком случае гигантского по своим масштабам врага, не обезопасив вначале свой тыл. Напасть снова на Англию, вероятно, было бы трудным решением, как полагали мы, имея перед глазами наш опыт. Однако в конечном счете наш противник и его потенциальная мощь были нам известны мы знали, как его бить, и даже, более того, мы знали, что можем это сделать. Это была отнюдь не легкая задача, но выполнимая в том случае, если мы сосредоточили бы все наши силы только на этой единственной цели. Все это шло наперекор естественному желанию, это противоречило немецким понятиям о долге и целеустремленности, это означало быть довольным половиной пройденного пути, тогда как задача должна быть выполнена до конца, и что еще хуже — выбрать новую цель, в то время как первая еще не достигнута. Это совершенно противоречило тому, что говорил мне лично Гитлер, а также тому, что он сказал нашей группе в своей рождественской речи: избегать войны на два фронта и уничтожать врага одного за другим. Я восхищался такой концепцией. Вторая концепция, изложенная нам Герингом, наполняла меня чувством величайшего недоверия, даже ужасом. Эта идея ошеломила меня, и я не скрывал своих сомнений и колебаний. Но никто больше не разделял мою точку зрения. К моему удивлению, кроме Геринга, в состоянии возбуждения и восхищения находился и Мельдерс. На востоке, сказал Геринг, люфтваффе пожнет для себя новые лавры. Авиация Красной армии численно превосходит люфтваффе, но безнадежно отстает в техническом и кадровом отношениях. Необходимо только сбить в летном строю ведущего, чтобы оставшиеся необученные летчики растерялись, потеряли, так сказать, голову на обратном пути. Тогда мы сможем перестрелять их, как мишени в тире.