стоны ничуть не нарушали внезапно наступившей тишины.

Я думал, что мы останемся здесь ночевать, но Петухов заявил, что будут гнать лодки с «продукцией» в Ключевую, чтобы сдать ее в Заготконтору.

Хотя до Ключевой было километров сто, но вниз, по быстрому течению Николай Иванович рассчитывал добраться дотемна. Никто не стал возражать, а Никифор, очень довольный, сказал:

— Я еще в кино, однако, успею!

...Груженные ракушкой лодки стремительно неслись по чуть потемневшей реке. Я сидел с Дынгаем в его оморочке, в которой не было никакого груза. Вся добыча лежала в большой, похожей на бат, долбленой лодке Акима Дяталы, который сидел на корме и неторопливо правил коротким веслом.

Навстречу стремительно неслись скалистые сопки, то совершенно голые, то поросшие густым лесом. Вдруг за кривуном послышались голоса.

— Гляди, — крикнул Дынгай Никифору, — там кородеры!

В это время к реке вышел высокий белокурый парень с накомарником на лице.

Дынгай узнал его.

— Здорово, Тимофей Петрович, — с удачей?

— Здорово, Василий Карпович, не жалимся!

Он поднял сетку, и его покрытое густым загаром лицо заулыбалось.

— А у вас как? — спросил он.

— Тоже не жалимся! — ответил Дынгай.

Это были заготовители коры бархатного дерева, или, как их тут называют, охотники за бархатом, — люди не менее интересной профессии, чем ловцы даурской жемчужницы.

— Причаливай, покурим! — пригласил Тимофей Петрович, но Дынгай не согласился, сославшись на позднее время.

— Через часок мы тут управимся и вместе пойдем в Ключевую, — настаивал Тимофей Петрович.

— Ладно, пускай Никифор с Акимом идут в Ключевую, а мы посидим, покурим, — сказал Дынгай и, обращаясь ко мне, добавил: — Тебе, однако, надо и кородеров повидать.

Я согласился.

Еще прежде я слышал, что в этом районе работают бригады охотников за бархатом. Кора амурского бархата заменяет пробку и очень высоко ценится.

В тридцатые годы, когда в дальневосточной тайге началась заготовка бархатной коры, наша страна получила возможность освободиться от импорта дорогостоящей пробки.

Немало золота ежегодно сберегают нашему государству заготовители коры амурского бархата, снабжая им многие отрасли промышленности.

Дальневосточная тайга очень богата этим ценнейшим красивым деревом. К сожалению, растет оно очень разбросанно. Обычно его ищут долго, шагая от дерева к дереву. Чаще всего амурский бархат попадается в гористых местах, в долинах рек, в распадках.

Нужно обладать специальными навыками, чтобы безболезненно для дерева снять со ствола довольно толстую серебристо-сизую морщинистую кору, причем снимают ее гладко отполированной деревянной палкой с заостренным концом. Я вспомнил искателей женьшеня, которые тоже никогда не прикасаются к корню жизни металлическим предметом, а выкапывают его костяной или деревянной лопаточкой.

На делянке, где трудилась бригада Тимофея Петровича, стояли деревья с оголенными у основания стволами. Оказывается, деревья ничуть от этого не страдали — продолжали жить, устремив в светлое небо пышные темно-зеленые кроны.

Это в прежние времена, когда тайга была без всякого надзора и чудовищно расхищалась, пробковую кору драли сплошь со всего ствола — снизу доверху, а то и вообще, для удобства, срубали дерево и совершенно оголяли его. А нынче действуют строго по инструкции, оголяя лишь нижнюю часть ствола, чтобы через пару лет на этом же месте вновь наросла дорогая кора.

Вот бригадир подошел к старому дереву с широким, в два обхвата, стволом. Измерив глазом кусок коры, метра полтора высотой от основания, он острым концом палки сделал два — сверху и снизу — глубоких надреза, потом продольный надрез, и кусок коры немного отстал от ствола. Теперь уже не представляло труда содрать ее. Кора снималась ровно, эластично, источая розоватый пенящийся сок.

— Ну вот и вся механика, — сказал Тимофей Петрович, переходя к другому дереву. — А если сплошь драть кору, то дерево быстро погибнет.

Я поинтересовался, откуда прибыли сюда, в таежный район, эти замечательные работники, в руках у которых спорилось любое дело. Тимофей Петрович сказал:

— Переселенцы мы. Во время Отечественной, когда немцы заняли наше Полесье, многие крестьянские семьи подались на Дальний Восток. Приехала тогда и наша семья. Я в то время еще совсем мальчонком был. Ну, а за эти годы, что живем тут, уже совсем освоились, тайгу полюбили. Наши полесские везде работают — и на заготовке бархатной коры, и на рыбалке, а кое-кто и за пантовым изюбром по тайге бродит. Одним словом, здесь есть где развернуться. Такое, знаете, кругом богатство, такая красота! Чувствуешь, что крепнешь здесь, потому что тайга, знаете, слабых не любит. Вот мы и подтягивались, а нынче, видите, уж так подтянулись, что не отстаем от коренных жителей.

— Верно, Тимофей Петрович, не отстаете, — подтвердил Василий Дынгай, которому очень понравились слова Тимофея. — Нынче, сам видишь, — обратился он ко мне, — никакой разницы: что русские, что нанайцы — все мы таежники. Ты там скажи кому надо в Москве, что ли, пускай гораздо больше людей сюда приедут, не пожалеют. Верно, Тимофей?

Тот блеснул своими большими темно-карими глазами:

— Верно, Василий, жалеть не придется!

Мы двинулись в путь, когда сгустились сумерки и запылал закат. Лес на вершинах сопок сделался багровым. Лодки наши неслись по сумрачной, подожженной закатом реке и выглядели, должно быть, очень красиво. А воздух с каждой минутой остывал, насыщаясь свежим ароматом тайги.

Так кончилось это путешествие за чудесной даурской жемчужницей.

Но ни я, ни Василий Карпович Дынгай в тот вечер еще не знали, что вскоре нам снова придется встретиться на берегах далеких таежных рек...

Глава вторая

1

В прежние годы, когда еще не были введены специальные билеты на отстрел изюбра и охотники-пантовары десятками уходили в тайгу в сторону древних солонцов, об Иване Федоровиче Нечебуренко часто писали в газете, а его фотография висела на доске Почета знатных людей района.

Иван Федорович всегда промышлял в первый период пантовки — с первого по пятнадцатое июня, — когда молодые рога оленя особенно густо наполнены кровью. Изюбр, тщательно оберегая их, уходит в начале лета в самую глубь тайги, где его почти невозможно найти. Именно в эту пору Иван Федорович Нечебуренко сдавал обычно на заготовительный пункт две-три пары пантов высшего сорта. Когда же через несколько дней кровь в пантах начинает