А с ее появлением моя одержимость расцвела буйным цветом, заслонила мир и затмила собой любые логические доводы разума. Врать себе и закрываться от правды не вижу смысла.

Реагировала она на фотки, будто реально видела их впервые. И тот же Алексей сказал — не было связи.

А потом это странное поведение в машине. Она утверждала, что я вызвал ее ночью. Уверено так мне доказывала. А меня той ночью вырубило. Даже не помню, как до постели добрался. Только к утру глаза продрал. Хотя обычно заснуть не могу, мысли не дают покоя.

Наплевал на работу. Закинул заяву на отпуск. Не до службы сейчас. Рванул домой. А там Светка меня с порога встречает. Воркует. На кухню уводит. Что-то болтает, не замолкает, аж голова раскалывается. А сердце все сильнее колет. Дышать сложно. В глазах темнеет. И тревога растет.

— Я рад, что вам весело, — на кухню заходит Марк.

— Привет! Что случилось? — лицо у сына осунувшееся, серое.

— А ты типа не знаешь? — рычит на меня.

— Нет.

— Ой, я забыла сказать, — всплескивает руками Светка.

— Что?!

— Илону полиция на допрос увезла.

— Я же звонил, тебя спрашивал, все ли дома нормально? — сжимаю кулаки, сдерживаю в себе желание придушить ее. В глазах темень, внутри что-то оборвалось.

— Из головы вылетело, — разводи руками. — Да, чего переживать. Поговорят с ней и отпустят.

— Я им пытался дозвониться, но мне ничего не говорят. Вот собираюсь сейчас вызвать такси и ехать, — сын настроен решительно.

— Я тебе звонил, какого трубку не брал?

— Реально? — берет телефон, просматривает звонки. — А точно, не заметил, — хмыкает.

Не ускользает от меня, что я у него записан как «Урод». Пропасть между нами становится все больше. Ненависть Марка растет, независимо от того, что я делаю. А во мне растет чувство вины, я люблю его жену. И не могу уничтожить в себе то, чем дышу.

— Сейчас выясню, отхожу к окну.

Набираю несколько человек. Пробиваю по своим каналам.

— Ее подозревают в убийстве. Задержали, — говорю заплетающимся языком. Падаю. Дальше провал.

Очнулся в больнице. Никогда не жаловался на здоровье, а тут подкосило. И тут же как током шибануло, подскакиваю, капельницу с себя снимаю. Мася там одна, девочка моя за решеткой, напугана.

Только с кровати слез, перед глазами все поплыло. Сердце защемило. Рухнул на пол. Подняться не могу. Будто в какой-то момент из здорового мужика в развалюху превратился.

Врач прибежал. Мне дрянь какую-то вкололи. Скрутило так, что и губы разлепить не мог. Позже немного очухался. Пришел в себя. Оказывается, у меня сердечный приступ. Голова соображает, а ходить пока не могу. Время не теряю, пробиваю инфу. Вскоре мне и распечатки ее звонков приносят, все подробности дела. И все очень складно по версии следствия выходит. Настолько, что тошно. Не вяжется это у меня в голове. Вспоминаю ее реакции на смерть Алексея, не сыграть такого. И странная уверенность, что я ее ночью в парк звал. Непросто уверенность — обида, что не пришел. У меня ощущение, что нас оплетают паутиной, настолько умело, что мы этого не замечаем.

Не могла Илона убить. Не верю в это. Не тот типаж. Говорят непреднамеренно, тоже навряд ли. И чем больше доказательств, тем сильнее в обратном убеждаюсь.

В палату ко мне Марк заходит. Неожиданно. Светка только звонила, ни разу свой зад не принесла. Это к счастью.

— Привет, — сын иначе смотрит, взгляд мягче стал. Под глазами круги.

— Здаров, — наблюдаю за его реакцией.

— Врачи говорят, ты на поправку идешь, — говорит тихо, будто слова подбирает. Самое сокровенное озвучить решается.

— Сегодня думаю свалить. Хватит валяться.

— Отлично, — руки на костылях побелели, так их сжимает.

— Марк, говори, с чем пожаловал, — понимаю, что не про мое самочувствие пришел узнавать.

— Илона… она попала. Мне ничего не говорят, я пробовал узнать. К ней не пускают, — говорит быстро, чувствую, речь заготавливал, в голове неоднократно прокручивал. — И я понимаю, что без помощи ей не выбраться. Мне плевать, виновата она или нет. Просто прошу тебя, вытащи ее, — смотрит мне в глаза. — Деньги, которые мне на операцию, лучше на нее потрать. А я и так проживу. Главное — ее свобода…

Удар… точный… сильный… нокдаун.

— Ты ее так любишь? — спрашиваю глухо, голос треснул вместе со слабой надеждой, что все еще возможно…

— У нее душа поломанная, она живет в коконе из своей боли, но при этом она пожертвовала многим, чтобы быть со мной. Единственная не отвернулась, когда тренер и так называемые друзья вычеркнули меня из своих жизней за ненадобностью. Сбитый летчик, я не вписывался в их полные перспектив жизни. А Илона… — голос сына дрогнул, — Слабая, хрупкая, она сражалась за меня как львица… Вообще, не имеет значения виновата она или нет. Я буду рядом с ней и всегда поддержу и приму ее.

Сын говорит отрывисто, хватая ртом воздух, будто задыхается. Столько в нем запала, искренности. А я понимаю каждое слово, пропускаю через себя. Это признание сына дорого стоит. Он отгородился от меня, а сейчас раскрывает душу. И его откровения рвут меня на части, открывают простую истину — я должен уйти в тень. Не имею права лезть и мешать им. Нужно наступить на горло своим чувствам, задушить их.

Сынок мы с тобой любим одну женщину… и это… наверное, одно из самых сложных испытаний в жизни. Когда между родными встает одна-единственная, когда ты должен исчезнуть, а все внутри противится этому. Вопит: «Жизнь без нее невозможна!».

Но это не так. Я ведь жил эти годы без Илоны. Скорее существовал. Но это не имеет значения. Судьба подарила мне Дениску. У меня есть Марк. Дети смысл существования. А личная жизнь, пора поставить на ней жирный крест.

— Марк, я сегодня завтра вплотную займусь делом Илоны. Дождусь врача и на выход. И тебя на ноги поставим. Все будет, сын, — ободряюще улыбаюсь, а внутренности скручиваются в тугой узел.

— Я пытался выбить встречу с ней. Но там следак какой-то непробиваемый. Еще весь инет перелопатил в поисках адвоката, но на нормального спеца нужны бабки и не хилые. Потому я подумал… — губы дрожат, глаза бегают, отчаяние, растерянность, он не знает, за что браться, но прекрасно понимает, что если не вмешаться Илону упекут.

— Серега Дунаевский я его знаю. В одной горячей точке судьба нас свела лет десять назад. Я ему не звонил, лично визит нанесу, — говорю и вижу, как в глазах сына вспыхивает надежда и радостно с одной стороны, что хоть говорить начали, а с другой — боль, неправильная, постыдная и совладать с ней невозможно.

Нет кнопочки, которая может эмоции выключить, а ведь у солдата она должна быть иначе не выжить. Долгое время я думал, что у меня она есть. Увы, Илона переворачивает мир, меняет нас, и этому невозможно сопротивляться.