Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истон наклоняется и целует Саванну в плечо. Он уже не слушает меня, если вообще начинал.
Тогда я пытаюсь достучаться до Саванны.
– От этого тебе не станет легче. У них одна фамилия, но они совершенно разные люди.
На мгновение заносчивость на ее лице сменяется нерешительностью, но Истон вдруг достаточно громко произносит:
– А что, ты единственная, кого мы можем передавать друг другу?
Кто-то начинает хихикать, кто-то ахает, и он улыбается. Его слова ударили прямо в цель, как ему и хотелось. Может, он все-таки больше соображает, чем я думала. Истон определенно сознает, что делает, и Саванна – по-видимому, тоже.
– Ладно, продолжайте рушить свои жизни. Оба.
Но Истон, должно быть, видит сквозь хмельной туман, как сильно он меня ранил, и на его побледневшем лице появляется раскаяние.
– Элла…
Я протискиваюсь мимо вылупившихся на нас одноклассников и влетаю прямиком в Джордан, которая попивает какую-то мешанину с водкой и ухмыляется мне.
– Ревнуешь, что твои Ройалы позабыли тебя? Все знали, что у них к тебе лишь временный интерес.
Держа стакан в руке, она смахивает с моего плеча несуществующую соринку. Ледяная жидкость выливается через край стакана и стекает за воротник моей футболки в ложбинку между грудей.
– Полакомиться отбросами может быть забавно пару ночей, но затем вонь становится совершенно невыносимой.
– Это ты по собственному опыту знаешь? – натянуто спрашиваю я, отступая назад.
– Вообще-то я высказываю предположение. Потому что измазываться в грязи – это не по мне. И мокрой я тоже быть не хочу.
С улыбкой Джордан выливает остатки из стакана на мою футболку.
Охваченная яростью, я сжимаю в кулаке ее блузку, притягиваю Джордан к себе и трусь о нее насквозь промокшей футболкой.
– Теперь мы обе мокрые, – напеваю я.
– Эта блузка Balmain, и она стоит тысячу долларов! – визжит Джордан, отталкивая меня. – Какая ты дрянь!
Я злобно улыбаюсь ей.
– Ты говоришь так, как будто это плохо.
И я ухожу на поиски Вэл, пока Джордан не успела придумать новое оскорбление. Моя подруга танцует в центре танцпола, руки Хиро лежат на ее ягодицах.
Мне приходится несколько раз с силой похлопать ее по плечу, чтобы привлечь к себе внимание.
– Что такое? – спрашивает она.
– Я хочу уйти. Не могу здесь оставаться.
Вэл смотрит на Хиро и неохотно поворачивается ко мне.
– Ладно. Я только заскочу в уборную, и можем ехать.
Хиро делает шаг вперед.
– Может, я отвезу тебя домой? Со мной Тина и ее парень, Купер.
Вэл умоляюще смотрит на меня.
– Ты не против?
– Конечно, не против, – отвечаю я, но про себя думаю иначе. Сейчас мне очень нужна дружеская поддержка. Я хочу, чтобы кто-нибудь взял меня за руку, убрал с лица волосы, нашел мне полотенце. Хочу пожаловаться кому-нибудь на стерву Джордан, и пусть этот кто-нибудь скажет, что все нормально, она и не должна мне нравиться.
Но Вэл – моя подруга, и сегодня ей тоже кое-что нужно. То, чего я ей дать не могу. Поэтому я ободряюще улыбаюсь ей и ухожу, а коктейль с водкой продолжает стекать по ложбинке между моих грудей.
Народ не расступается передо мной, как обычно бывает в кино. Мне приходится проталкиваться между копами, грабителями, супергероями и волками-оборотнями. На меня то и дело проливают пиво, и когда я добираюсь до входной двери, то воняю так, словно меня окунули в чан с пивными дрожжами.
Я сердито марширую по асфальту к своей машине. Каблук попадает в трещину, и лодыжка подворачивается.
Ругнувшись под нос, я снимаю туфли и иду босиком, не обращая внимания на мелкие камушки, которые втыкаются в ступни, как крошечные иголочки. Подойдя к кабриолету, я закидываю туфли на заднее сиденье и хватаюсь за ручку.
Фу!
Что еще такое? Вся рука липкая. Достав левой рукой телефон, я перекладываю его в правую. По моим пальцам растеклось что-то густое, липкое, желтоватое и… это что, муравьи?
Мерзость!
Вскрикнув, я вытираю руку о футболку, и теперь моя ладонь не только липкая, но и покрыта волокнами ткани. С мрачным видом я подсвечиваю телефоном дверцу машины. По ней стекает мед, ручка и щели двери кишат муравьями.
Чувствуя недоброе, я нагибаюсь в открытый салон. Света от телефонного фонарика мало, но мне видны муравьи – еще больше – и переливающиеся блестки, насыпанные на лужицу меда, растекшуюся по дорогой коже. Спинку сиденья водителя покрывает такая же гадость.
Это уж слишком! Все это. И город. И паршивые детки. И эта нелепая жизнь, которая должна была стать гораздо лучше моей прежней, потому что у меня появился толстый кошелек. Я закидываю голову и кричу от отчаяния и безнадежности, которые копились во мне с тех пор, как я села на тот дурацкий автобус до Бейсайда.
– Элла! – Раздается топот бегущих ног. – Что случилось? Кто тебя обидел? Где он? Я убью его…
Рид резко останавливается, увидев, что я одна.
– Почему ты преследуешь меня? – сердито спрашиваю я.
Сейчас, когда вокруг моих ног снуют полчища муравьев, на коже высыхают остатки пролитого на меня пива, а моя липкая рука вызывает лишь отвращение, он – последний, кого я хочу видеть.
– Я зову тебя минут пять, но ты была так поглощена своими мыслями, что ничего не слышала. – Рид хватает меня за плечи. – Ты в порядке?
Его ладони скользят по моим рукам и опускаются на бедра. Он разворачивает меня к себе, и я не сопротивляюсь. Сейчас мне до смерти нужен кто-то, кто позаботится обо мне, и даже его прикосновения кажутся чудесными. Ненавижу себя за это.
Вырвавшись, я натыкаюсь на дверцу машины.
– Не трогай меня. Со мной все в порядке. А кричала я вот из-за чего, – я яростно тычу в кабриолет.
Он заглядывает внутрь, подсвечивая хаос в салоне телефоном, и рявкает:
– Кто это сделал?
– Может, ты? – бормочу я, но мой рассудок удивляется глупости обвинения. Риду совершенно незачем портить мою машину.
– Ее подарил тебе мой папа, – с раздраженным вздохом отвечает он в подтверждение моих собственных мыслей. – Зачем бы я стал портить твою тачку?
– Кто тебя знает? – язвительно спрашиваю я. – Я и гадать не буду, что происходит в твоей тронутой голове.
У Рида такой вид, как будто он едва сдерживается, чтобы не выйти из себя. Только почему он должен выходить из себя? Это моя машина кишит муравьями, а он весь вечер миловался со своей бывшей.
– Ты спал с Эбби, когда я сбежала? – слова слетают с языка быстрее, чем я успеваю их остановить.