Обманутый великим визирем и еще раз побежденный царем, на сей раз уже не оружием, а силою денег, униженный Портой, Карл оказался почти пленником среди татар. Свита его уже впадала в отчаяние, только он один оставался тверд и ни на минуту не показывал никаких признаков уныния, полагая, что султан ничего не знает об интригах своего великого визиря, и посему решился открыть ему глаза на оные. За опасную сию комиссию взялся граф Понятовский. Каждую пятницу султан ездил в мечеть в окружении солаков — особой охраны, чьи тюрбаны украшены столь длинными перьями, что те закрывают его от посторонних взоров. Ежели кто-либо вознамерится просить о чем-нибудь султана, то втирается для сего среди охраны и поднимает высоко вверх свое прошение. Изредка султан снисходит до того, чтобы самому взять его, но обычно приказывает сделать это одному из чинов свиты и рассматривает дело после выхода из мечети. Никто не осмеливается беспокоить султана пустыми делами или мелочными прошениями, поелику пишут в Константинополе за целый год менее, чем в Париже за единый день. Еще реже рискуют подавать жалобы на министров, которым султан обычно и отдает сии жалобы, не читая их. Но у графа Понятовского не было иного пути, чтобы довести до властелина турок претензии шведского короля. Он составил промеморию с обвинениями противу великого визиря. Все это рассказывал мне господин де Ферриоль, тогдашний французский посланник, при посредстве которого был сделан перевод промемории на турецкий язык. Дабы подать ее, был подкуплен один грек, каковой, смешавшись с охраной, поднял вверх эту бумагу и возопил таким громким голосом, что султан обернулся в его сторону и самолично взял жалобу.

К таковому же средству противу великого визиря уже прибегали и раньше, и впоследствии: некий швед по имени Лелуан вскоре подал вторую жалобу. Оказавшись в Турецкой Империи, Карл XII был принужден обращаться к подобным способам, каковые приличествуют разве что угнетенному подданному.

Через несколько дней султан прислал шведскому королю двадцать пять арабских скакунов, из коих у одного, носившего прежде на себе особу Его Высочества, седло и чепрак были украшены драгоценными камнями, а стремена сделаны из цельного золота. Подарок сей сопровождался любезным письмом, составленным однако в общих выражениях и дающим повод заподозрить, что визирь делал все с согласия султана. Умевший таить свои чувства Чорлулу также прислал пять редкостных лошадей, но Карл сказал приведшему их: «Возвращайся к своему господину и скажи, что я не принимаю подарков от врагов».

После сего у графа Понятовского созрел смелый замысел свергнуть великого визиря. Он знал, что его не любит султанша-мать и ненавидят кизлыр-ага [64] и янычарский ага. Посему граф стал подстрекать всех троих говорить противу него. Сколь поразительны сии интриги христианина, поляка и королевского агента, не имевшего никаких полномочий, но стремившегося подорвать власть самого вице-короля Оттоманской Империи, который к тому же был полезен и приятен своему повелителю. Понятовский никогда не достиг бы успеха, и один только сей замысел стоил бы ему жизни, если бы некая другая, более мощная, чем все иные, сила не нанесла бы последний удар великому визирю Чорлулу.

У султана был юный любимец, который впоследствии управлял всей Оттоманской Империей и погиб в Венгрии в битве при Петервардейне в 1716 г., разгромленный Евгением Савойским. Имя его было Кумурджи Али-паша, а происхождение нисколько не выше, чем у Чорлулу, поелику отец его занимался переноской угля. Ахмед II, дядя Ахмеда III, встретил однажды в лесу Кумурджи и, пораженный красотой ребенка, взял его к себе в сераль. Он понравился и следующему султану, Мустафе, а потом стал любимцем Ахмеда III, но занимал пока лишь должность селик-тар-аги, то есть носителя имперского меча. Слишком юные лета не позволяли ему претендовать на место великого визиря, хотя он и стремился к этому. Шведской партии никак не удавалось привлечь на свою сторону сего любимца, он так и не стал другом Карла, как и ни одного другого христианского государя, ни тем паче никого из их министров. Но тогда, сам того не желая, он помог Карлу XII, объединившись с султаншей валиде и высшими чинами Порты для низвержения Чорлулу, коего все они ненавидели. Сей старый министр, верно служивший своему повелителю, стал жертвой своенравного юнца и интриг чужеземца. Его лишили должности, отняли богатства и жену, бывшею дочерью предыдущего султана Мустафы. Он был сослан в Кафу, прежде именовавшуюся Феодосией, что в Крымской Татарии. Государственную печать отдали Нуману Кёпрюлю, внуку того великого Кёпрюлю, который завоевал Кандию[65]. Сей новый визирь никак не походил на турка по представлениям мало сведущих европейцев — это был муж несгибаемой добродетели, скрупулезно соблюдавший все законы и зачастую противупоставлявший правосудие воле самого султана. Он и слышать не желал о войне с Московией, почитая оную неправедной и бесполезной. Но та же самая приверженность к закону, каковая не позволяла ему нарушить договор с царем [66], заставляла в то же время исполнять долг гостеприимства по отношению к королю шведскому. Он говорил государю своему: «Закон запрещает нападать на царя, ничем тебя не оскорбившего, но повелевает помогать и королю шведов, коего несчастия занесли в твои владения». Он послал Карлу восемьсот кошельков (по пятьсот экю) и советовал ему мирно возвратиться к себе на родину через земли императора германского или же на французских кораблях, которые стояли тогда в константинопольском порту и которые французский посланник де Ферриоль предлагал для переезда в Марсель. Граф Понятовский еще более ревностно вел переговоры с сим министром и достиг при сем превосходства над московитами, коим уже не могло помочь их золото у неподкупного визиря. Тогда русская партия посчитала, что наилучший для сего выход — это отравить столь опасного для нее государственного мужа. Был подкуплен слуга, чтобы подсыпать яд в кофе, но в последнюю минуту преступник был пойман с отравой в склянке. Его судили в заседании Дивана[67] и отправили на галеры, поелику турецкое правосудие не карает смертию за несовершенные преступления.

Карл XII был твердо убежден в том, что рано или поздно ему удастся сподвигнуть Турецкую Империю на войну с Империей Российской и не соглашался ни на какие предложения о мирном возвращении в свои владения. Того самого царя, коего столь долгое время он презирал, теперь представлял он как чрезвычайно опасного для турок врага. Эмиссары его непрестанно внушали, что Петр Алексеевич хочет стать хозяином Черного моря и, подчинив себе казаков, намеревается сделать то же самое и с крымскими татарами. Таковые внушения то возбуждали Порту, то, благодаря стараниям русского посланника, оставались без какого-либо действия.