Пока король отступал, русские завладели его артиллерией, находившейся в лагере под Полтавой, обозом и войсковой казной, где было шесть миллионов звонкой монетой, взятых у поляков и саксонцев. В баталии было убито почти девять тысяч шведов и казаков, около шести тысяч попали в плен. Оставалось еще шестнадцать тысяч вместе с поляками и казаками. Все они отступали к Борисфену под командой генерала Левенгаупта. Сам король направился другой дорогой в сопровождении всего нескольких всадников. На пути карета сломалась, и его пересадили опять на лошадь. В довершение всех несчастий они еще и заблудились посреди леса. И здесь мужество уже не могло возместить истощившиеся силы. Боль в ране Карла сделалась невыносимой, да и лошадь пала. Невзирая на ежеминутную опасность пленения неприятелем, каковой повсюду его разыскивал, король лег под дерево и проспал несколько часов.

В ночь с 9-го на 10 июля Карл подъехал к берегу Борисфена, где уже находился Левенгаупт, приведший остатки армии. Шведы с радостью и болью смотрели на своего короля, коего почитали уже погибшим. Враг приближался, но для переправы через реку не было ни моста, ни времени, дабы соорудить оный, ни даже пороха для обороны, равно как и провизии, чтобы не дать солдатам умереть с голода. Но все-таки это была шведская армия, а побежденный король — сам Карл XII. Почти никто из офицеров не сомневался, что на сем месте будет занята позиция противу русских, и сами они или погибнут, или победят на берегах Борисфена. Несомненно, именно таковое решение и принял бы Карл, не будь он обессилен лихорадкой от гноившейся раны. Уже давно было замечено, что в большинстве случаев гнойная лихорадка лишает даже храбрейших того инстинкта мужества, который, подобно прочим добродетелям, требует ясной головы. Карл был совершенно не в себе, и везли его словно в обмороке. К счастию, нашлась какая-то разваленная повозка, которая и дотащила короля до реки.

Ее погрузили на небольшую лодку, а сам Карл и генерал Мазепа поместились в другой. Сей последний вез с собой несколько сундуков, наполненных деньгами. Но по причине сильного течения и жестокого ветра пришлось выкинуть за борт более трех четвертей из сих сокровищ, дабы облегчить суденышко. Канцлер Мюллерн и граф Понятовский вместе с несколькими офицерами переправлялись в других лодках. Триста кавалеристов, множество казаков и поляков, доверившись своим лошадям, решились переплыть на них реку, и их сомкнутые ряды, разрезая волны, сопротивлялись течению, но все отставшие погибли в пучине. Из пехоты ни один не достиг другого берега.

На жалкие сии остатки шведской армии надвигался теперь князь Меншиков с десятью тысячами всадников, каждый из которых имел позади седла еще и пехотинца. Дорогу вслед за бегущими шведами ему указывали их трупы. Князь послал к шведскому генералу трубача с предложением капитуляции, и Левенгаупт сразу же направил четырех генералов, чтобы принять условия победителей. Еще вчера шестнадцать тысяч солдат Карла XII кинулись бы на всю армию московитской Империи и скорее погибли бы до единого человека, чем положили оружие. Однако после проигранной баталии и воспоследовавшего бегства, не видя своего государя, который и сам принужден был спасаться; когда ни у одного солдата не оставалось даже последних сил, а мужество их уже не поддерживалось никакой надеждой, жажда жизни одержала верх над бесстрашием. Один только полковник Трутфетр, видя приближающихся московитов, двинулся было со своим батальоном в атаку, однако Левенгаупт остановил бесполезное сие поползновение. Капитуляция состоялась, вся армия была взята в плен. Несколько отчаянных солдат, дабы не попасть в руки московитов, бросились в Борисфен, два офицера из полка доблестного Трутфетра застрелили друг друга. Остальные попали в рабство. Все они прошли перед князем Меншиковым и клали оружие свое к его ногам, как девять лет назад тридцать тысяч московитов делали это у Нарвы перед шведским королем. Но если Карл отпустил тогда безвредных для него московитских пленников, то царь оставил у себя всех взятых шведов.

Сии несчастные были разосланы по всем его владениям, главным образом в Сибирь, огромную провинцию Великой Татарии, которая распространяется на восток вплоть до границ Китайской Империи. В сей варварской стране, где неизвестно даже употребление хлеба, шведы по нужде стали изобретательны и практиковали те ремесла и искусства, в коих имели хоть какие-то познания. Тогда исчезали все различия, которые Фортуна полагает обыкновенно между людьми: офицеру, не владевшему никаким ремеслом, приходилось колоть и носить дрова для солдата, сделавшегося портным, суконщиком, слесарем или каменщиком и способного добывать себе пропитание. Некоторые офицеры стали живописцами, другие архитекторами. Занимались они также обучением языкам и открывали общественные школы, каковые впоследствии стали столь полезны и известны, что детей в них присылали даже из Москвы.

Первого министра шведского короля графа Пипера долгое время держали в Петербурге. Царь, как и вся Европа, был убежден, что он продал своего повелителя герцогу Мальборо и навлек на Москву шведское нашествие, что могло бы умиротворить Европу. Он сделал плен для Пипера особливо отяготительным. Министр сей умер через несколько лет в Московии, пользуясь, лишь скудным вспомоществованием своего семейства, каковое наслаждалось в Стокгольме всеми благами жизни. Втуне сожалевший о нем король не пожелал унизиться до выкупа за своего министра, боясь отказа, а договора с царем о размене пленных у него не было.

Московитский император, не давая себе труда сдерживать свою радость, прямо на поле битвы делал смотр пленникам, коих приводили к нему толпами, и постоянно переспрашивал: «Но где же брат мой Карл?»

Он оказал честь шведским генералам и пригласил их за свой стол. Среди прочих к ним вопросов спросил он генерала Реншильда, сколько войск было у его повелителя накануне битвы. Реншильд сказал, что полный их перечень всегда находился у самого короля, который никому оный не показывал, но сам он полагает общее число около тридцати тысяч, из них восемнадцать тысяч шведов, а остальные казаки. Царь казался удивленным и спросил, как они могли решиться пойти в столь отдаленную страну и осадить Полтаву с такой малой армией. «Нас никогда не спрашивали, — ответствовал шведский генерал, — но мы, как верные слуги, всегда безропотно подчинялись воле нашего повелителя». При сих словах царь посмотрел на некоторых из своих придворных, коих подозревал когда-то в причастности к заговорам, и сказал: «Да, вот как надобно служить своему государю!» Потом, взяв стакан вина, произнес: «За здравие учителей моих в искусстве воинском!» Реншильд спросил, кого именно почтил он столь лестным титулом. «Вас, господа шведские генералы», — отвечал ему царь. «Хорошо же Ваше Величество отблагодарили учителей своих!» — возразил граф. После трапезы царь велел возвратить шпаги всем шведским генералам и обращался с ними как государь, желающий дать подданным своим урок великодушия и любезного обхождения. Но этот же монарх, столь учтиво обошедшийся со шведами, приказал колесовать всех попавших в плен казаков.

Победоносной некогда шведской армии не существовало более, половина погибла от лишений, другие были убиты или пленены. За единый день Карл потерял плод девятилетних трудов и почти ста сражений. Сам он бежал в жалкой повозке вместе с тяжелораненым генерал-майором Хордом. За ним шел небольшой отряд, кто верхом, кто на тележке, а вокруг простиралась пустыня, где не было ни хижин, ни шатров, ни людей или зверей, никаких дорог, вообще ничего, даже воды. Местность сия находится у сорок седьмого градуса широты, и бесплодная сия пустыня делала еще более невыносимым палящее солнце. Лошади падали, люди чуть ли не валились замертво от жажды. Единственным источником влаги оказался найденный к вечеру мутный ручей. Бурдюки были наполнены водой, которая и спасла маленький отряд шведского короля. После пятидневного марша они вышли к берегу реки Гипаниса, сиречь Буга — так именуют ее ныне варвары, которые изуродовали все вплоть до самих имен в тех местах, где некогда процветали греческие колонии.