– Хорошо, товарищ, – сухо промолвил он. – Если что, у нас есть газеты. Чтобы убить время, так сказать…

– А вы почему не на работе? – спросил Антон, присев к столу и оглядываясь.

– Я музыкант. У нас ненормированный рабочий день.

– Музыкант – это здорово, – протянул Антон, вспомнив, как Опалин учил его располагать к себе возможных свидетелей. – А на чем вы играете?

– На тубе.

– Да ну? – изумился Антон. – Она же здоровенная. И таскать ее неудобно, и на морозе к ней губы прилипают…

– А вы откуда знаете?

– Да я сам на ней играл. Правда, давно это было…

Василий Иванович поглядел на Антона с неожиданной теплотой.

– Я все-таки поставлю чай, – объявил он.

– Я бы и не чаю глотнул, – признался Антон, кашлянув. – Простыл я малость, кажется…

Когда через час с небольшим домой вернулась Нина, она с удивлением обнаружила своего отца в компании вихрастого курносого блондина. Оба при этом заливисто хохотали – отец рассказывал всякие анекдоты из своей музыкальной жизни – и пили чай, но в комнате отчетливо пахло шартрезом. В шартрезе Нина была вполне уверена, потому что пару дней назад Таня вручила ей бутылку благородного напитка в обмен на очередной опус Дюма, а она отдала бутылку отцу.

Завидев дочь, Василий Иванович посерьезнел.

– Э… Нина, тут товарищ из уголовного розыска тебя ждет… Впрочем, кажется, вы уже знакомы…

Обернувшись, Антон увидел румяную от мороза девушку в распушившейся кроликовой шапочке и короткой шубке. Хотя шубка и была перешита из старой шубы Зинаиды Александровны, но на Нине все равно сидела необычайно ладно. Из-под шапочки сверкнули лучистые глаза, и гость застыл на месте.

– А, я вас помню! – протянула Нина, вглядевшись в Антона. – Вы еще бандита из-за дома выводили… лохматого такого…

Антон не к месту вспомнил, как лохматый бандит кончил свою жизнь, и посерьезнел.

– Меня к вам Иван Григорьевич послал, – сказал он. – Надо уточнить кое-какие детали… ну… по поводу вашей подруги.

– Вы уже нашли того, кто ее убил? – спросила Нина с трепетом.

– Мы его ищем, – лаконично ответил Антон.

Василий Иванович унес чайник и чашки, и Нина, сняв верхнюю одежду и сапоги, подсела к столу. Сначала она почувствовала себя немного задетой из-за того, что Опалин пришел не сам, а прислал помощника, но вскоре отыскала для Ивана оправдание, решив, что, вероятно, он очень занят, и вопросы, ответы на которые ему нужны, не самые важные.

И в самом деле, Антон расспрашивал ее о каких-то пустяках: на чем Ленка обычно добиралась домой, какие маршруты предпочитала и часто ли садилась в попутные машины. Были ли у нее знакомые шоферы? А на такси она ездила?

– Да на чем угодно, при условии, что не она будет платить, – необдуманно ответила Нина и тотчас же раскаялась в своей бестактности. – Зря я это сказала. Нехорошо получилось.

И было заметно, что девушка искренне жалеет о своих словах. Вообще с Антоном происходило нечто странное: прежде, когда ему приходилось опрашивать свидетелей, он всегда мечтал как можно быстрее выяснить нужные сведения и сбежать, а сейчас ему почему-то совершенно не хотелось уходить. Ему нравился царящий вокруг уют, и чай с шартрезом, и Нина, и ее отец – человек, несомненно, сложный, но без подлости и без подковырки.

– Скажите, Нина…

«Что бы еще такое у нее спросить?»

– У Елисеевой было много друзей, знакомых? С кем она часто общалась, кроме вас?

– Ну, мы последнее время с ней совсем не общались, – напомнила Нина. – Про Радкевича я уже говорила вашему… вашему начальнику. В институте… – она задумалась, – нет, по-моему, она ни с кем не дружила.

– А вне института?

«Взять и пригласить ее в кино… Или нельзя? Ох, у нас же жутко не любят, когда мы начинаем мешать работу и личную жизнь…»

– Я не знаю… Нет, погодите. – Нина потерла лоб. – Какое-то имя она называла… Катя, да. Я запомнила из-за сумочки…

– Какой сумочки? – пробормотал Антон, зачарованно глядя на длинные ресницы.

– Ну, – Нина порозовела, – Кате кто-то подарил сумочку… ей не понравилась, и Ленка предложила помочь с продажей… В общем, сумочку продали мне. Я была с этой сумочкой в ту ночь, когда… когда я вам чуть не помешала… ну, брать бандитов.

Антон встряхнулся. Все смешалось в комнате Морозовых – воспоминания, сумочка, Нина, какая-то Катя и он сам.

Вот бы так целую вечность сидеть, смотреть на Нину и говорить, но о чем-нибудь человеческом, а не о надоевшей подружке, которая целенаправленно ловила мужика с деньгами и вдобавок приторговывала бывшим в употреблении барахлом.

– Фамилия этой Кати вам известна? – для проформы спросил он.

– Нет, – ответила Нина.

– Может быть, где живет или работает? Хотя бы примерно?

– Я так поняла, работа связана с иностранцами, поэтому у нее много заграничных вещей, – ответила Нина. – То есть мне Ленка так сказала… а она могла и…

– Соврать? – закончил Антон, видя, как девушка не решается произнести это слово и ищет вежливую замену, но не находит.

– Да.

– Что ж… – Антон вздохнул, почесал затылок и неожиданно решился. – Последний вопрос: скажите, Нина, что вы собираетесь делать вечером в выходной?

– В метро Елисеева не спускалась, – сказал Казачинский, – по крайней мере, никто из служащих, работавших в то утро, ее не вспомнил. Что касается свидетелей, страдающих бессонницей, тут я ничем порадовать не могу. Как назло…

На столе Опалина затрещал телефон. Иван протянул руку и снял трубку.

– Старший оперуполномоченный Опалин слушает.

– Иван Григорьевич? Доктор Бергман беспокоит. Кажется, я нашел для вас новый труп.

– Мужчина или женщина?

– Женщина.

– Когда ее убили?

– Две шестидневки тому назад. Труп «прошел» мимо меня, потому что попал к… – Доктор сделал паузу. – Простите, Иван Григорьевич, я неудачно выразился…

– Ничего, Андрей Петрович, я понял.

В любой области существуют свои абсолютные профессионалы. Доктор Бергман был богом прозекторской. Среди прочего он был известен тем, что мог назвать точную причину и время смерти еще до вскрытия, только на основании наружного осмотра, и в подавляющем большинстве случаев его версия подтверждалась. Студенты-медики ходили к нему в морг толпами, как в кинотеатр – даже те, которые терпеть не могли всё, связанное с трупами. Но, разумеется, у доктора были и недруги, и особенно недолюбливал Бергмана один из ближайших коллег. Из объяснений Андрея Ивановича Опалин понял, что труп изначально оказался на столе у этого коллеги, «забывшего» сообщить Бергману о результатах вскрытия, и тот узнал о них только сейчас.