А потом произошло что-то страшное, и человек уступил место Минотавру.

Когда?

Может, если Анечка поймет, то сумеет остановить его?

…Жить хочется.

– Я своей матери почти не помню, – медленно произнес Минотавр. – Она нас бросила, когда мне было четыре года. Сбежала с любовником.

…Это ли его сломало?

Четыре года… и обида, которая осталась.

– Нельзя бросать детей.

…И нельзя лгать, потому что он почувствует неискренность, тем самым звериным чутьем, которое заставляет его держаться рядом с Анечкой.

– Хочешь? – она сама протянула жареную картошку, и Минотавр принял подношение. – Потом, позже уже, я мечтала, чтобы они развелись. Всю душу мне скандалами вытрясли. Он начал приходить все более и более пьяным. С работы погнали, он другую нашел, но все равно пил. И уже злился. Знаешь, есть такие тихие пьяницы, а он в драку лез. Только мама была сильнее. А я пряталась под одеяло и лежала, слушала, как они орут, дерутся… соседи в стену стучат. На следующее утро выходишь в школу, а на тебя смотрят, точно ты во всем виновата.

Анечка дрожала.

Она не рассказывала о таком никому, даже школьному психологу, который взял Анечкину семью на заметку, потому как неблагополучная и значит, нужно проводить с Анечкой беседы, помогать ей. Психолог был молодым, но ленивым, и Анечка с ее беседами его тяготила. Он улыбался старательно, прямо как она сейчас, только Анечка чуяла, насколько улыбка эта неискренняя.

– Однажды, когда мамы дома не было, он потребовал, чтобы я денег дала… у мамы деньги имелись. Я знала, где лежат, но не захотела говорить. И он меня ударил.

Аня всхлипнула. Давно же было! Но нет, живы обида и боль, которые она испытала, столкнувшись с горкой с хрусталем. Стекла треснули, хрусталь зазвенел. Анечка сползла, закрыла голову руками и так сидела, слушала, как он орет… и мама потом появилась, тоже стала орать…

– Мой отец женился, – Минотавр отвернулся к стене. – Ему казалось, что эта женщина способна заменить мать. Или ему просто хотелось так думать.

Он смотрел на белый кафель.

Аня ждала.

– Она была красива. Высокая. Стройная. С длинными волосами. Каждое утро она садилась на кухне и принималась расчесывать свои волосы. Я не знаю, почему она делала это на кухне… длинные и светлые… гребень скользил. А она улыбалась. Смотрела на меня… и улыбалась. Отец уходил на работу… рано уходил, и мы оставались вдвоем.

– Она тебя… обижала?

Аня потрогала свои волосы. Грязные. И вряд ли выйдет расчесать… но ей давно хотелось косу остричь, а мама была против. Столько сил потрачено. Потом ведь не отрастут…

– Она говорила, что я не нужен. Что в их семье я – лишний. Что она родит ребеночка, а меня отправят в детский дом. Она заставляла меня есть кашу, но вместо сахара посыпала солью… и когда я отказывался, жаловалась отцу.

– Он тебе не верил?

Анечка стиснула кулаки. Нельзя так с ребенком! Он ведь беззащитный… и ответить не способен… и наверное, именно тогда Минотавр появился.

– Не верил. Он брал ремень и… считал, что капризы только так лечатся. Пришлось есть. А воды не давала… говорила, что я описаюсь… и получалось, что она права… энурез.

Сволочь! Не он… он сумасшедший, пусть сам того не понимает. Он садист и убийца, но его таким сделали и…

– Она говорила, что однажды насыплет в кашу яду, тогда я умру в мучениях.

– Но ты жив.

– Жив, – сказал он и ушел, оставив Анечку среди белого кафеля и безвременья.

Дорога.

И напряженное молчание. Узкие губы Лары поджаты. И сама она повернулась к окну, уставилась пустым невидящим взглядом на пейзаж. Проносятся мимо низкие елочки лесозащитной полосы. Мелькает полустертая разметка, бросается под колеса. Мотор гудит.

Молчание давит.

И ведь ничего-то особенного Иван не просил. Поберечься. Разве не следует женщине отступать, предоставив войну мужчинам? Не этой, колючей, угловатой. Волосы торчат, точно перышки, из-под красной кепки. Плечи острые. Ключицы. Блузка рыжая, хлопковая с длинными рукавами.

Кто летом носит такие блузки?

И юбки в пол, клетчатые?

Нелепо.

– Если хочешь спросить, – сухо произнесла Лара, не отрывая взгляда от окна, – спрашивай.

Она пытается быть откровенной, и эта откровенность – своего рода защита.

– Чем я тебя обидел?

– Что? – она все-таки удивилась.

– Ты замкнулась. Замолчала. А расстались мы, если не друзьями, то точно не врагами.

– Не врагами, – согласилась она и кепку сняла, провела ладонью по вздыбленным волосам. – Дело не в тебе, Иван. Ты мне нравишься… и да, как мужчина, тоже, только… это ничего не значит.

Она обняла себя.

– Я родителям Машки звонила, хотела поддержать… и спросить, не рассказывала ли она маме о своем романе… они очень близки были. А Машка не умела секреты хранить.

Один сумела. И этот секрет не давал покоя Илларии.

– А тетя Валя на меня наорала… она… на похоронах еще держалась, а тут как с цепи… узнала много про себя… что я шлюха… и что пыталась тебя отбить…

Косой взгляд, нервный.

И сказать-то нечего. Пыталась? Нет. До того дня, как Лара появилась на пороге его квартиры, Иван о ней представления не имел. Да, была такая в когорте Машкиных подруг, но и только.

– Тетя Валя всегда была… мягкой. И обо мне знала… Машка ей тогда звонила… она мне и с документами помогла… паспорт восстановить… и аттестат… и прочее, что было… жалела. А тут вдруг… сказала, что это все из-за меня. Что если бы я сдохла, то Машка была бы жива.

Последние слова дались Ларе с трудом. Она выдохнула и подалась вперед, повиснув на ремнях безопасности.

– Еще сказала, что, может, я нарочно так… что теперь займу ее место.

И поэтому Лара нервничает. Ей ведь нравился Иван. И едет она с ним, в его машине, в его дом деревенский, где будет жить, вдвоем, почти в интимной обстановке, и понимает, как такая поездка сближает. Казнит себя наперед.

И злится.

– Успокойся, ты не в моем вкусе. – Ивану было интересно другое: откуда тетя Валя, убитая горем, далекая от города и Ивана, узнала про визиты Лары?

– Спасибо.

Лара даже улыбнулась. Кривовато, но все-таки. И теперь молчала иначе, задумчиво…

– Знаешь, – она заговорила на повороте, когда под колесами зашуршал гравий. – Он ведь мог меня вычислить… мой…

– Не твой.

– Он, ты понял, да?

– Да.

– Просто немного терпения. А терпения у него хватало. Он знал, откуда я родом. И наверное, искал там. Я думаю, что искал. Бердяевск – небольшой городишко, скучный. И все друг у друга на виду. Надо только найти кого-нибудь говорливого… вот он и понял бы про Машку… и про меня…