– Только до предгорья.

– У тебя красивая квартира. А кто это на фото в рамке?

– Женщина с тремя детьми? Моя сестра и ее дети. Они живут в Канаде.

– Милые девочки.

Я приношу кофейник и две чашки.

– Ты уверен, что хочешь, чтобы я поехала сегодня, Том?

– Если ты еще не передумала. Вчера ты вроде как согласилась.

Это правда. Прошлой ночью поездка к морю на день казалась заманчивым предложением, особенно в сравнении с нависшими надо мною одинокими выходными, единственным светлым пятном которых была бы печальная прогулка через парк по пути на фермерский рынок. Но сейчас этот план кажется диким и необдуманным, наподобие тех, с которыми можно согласиться в студенчестве, но потом сразу же пожалеть о своем решении и жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Борнмут, – говорю я, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Ты правда там никогда не была?

– Говорят, нужно каждый день совершать то, что тебя пугает.

(Я не стала упоминать подругу, которая говорит, что мне нужно соглашаться со всем.)

– Там и вправду есть милые пляжи. И мне действительно нужно увидеться с сыном. И… мне хочется продолжить наше общение.

– Да. Да, мне тоже.

– Джен, только не пойми меня неправильно. Но как ты отнесешься к тому, чтобы переночевать там? В милой сельской гостинице. В разных номерах, пока ты не стала возражать. Погода должна быть отличной, можно съездить в бухту Лулворт. Или на остров Браунси, если захочешь. На Браунси сохранилась последняя популяция рыжих белок в Британии.

– Ух, – немного опешила я, если можно так сказать.

– Ага. Рыжие белки. Совсем другое дело.

– Когда это пришло тебе в голову?

– На самом деле я вспомнил любимый совет своей покойной матери. Если ты хочешь чего-нибудь от человека, даже если думаешь, что он откажется, всегда предоставь ему самому сделать выбор. Никогда не решай за него сам.

Наступила долгая пауза, и я не смогла придумать ни одной причины отказаться.

– Итак, хм… Что там интересного на Браунси? Кроме белок.

Он улыбается.

– Ты когда-нибудь читала Энид Блайтон? «Великолепную пятерку». Тебе понравится.

Том

Сегодня ясное и солнечное утро, какое в Британии бывает после дождя, лившего всю ночь; прекрасная погода для поездки в Борнмут в красивом автомобиле напрокат, с запахом нового клубничного ароматизатора (так непохожего на запах настоящей клубники). Трасса М3 удивительным образом свободна, и так замечательно, что на пассажирском месте, закинув ноги на бардачок и спрятав глаза за огромными солнцезащитными очками, сидит Джен. Мне приятно находиться с этой женщиной. Она сексуальная, образованная и забавная, а для меня это три самых важных качества. «Общий друг» оказался прав, организация нашей встречи стала действительно хорошим поступком в дрянном мире, у меня всю ночь зрела теория насчет того, кем он или она (а скорее и он, и она) мог оказаться. К тому же Джен благосклонно принимала мой выбор музыки во время поездки, что было так удивительно после езды с Гарриет («Может, уже выключим эту ерунду и включим «Радио 4»?»). Я включаю Боуи (альбомы: Low, Blackstar), Гиллиан Уэлч (The Harrow and The Harvest) и специальную подборку Дона для авто, с потрясающей песней Crying в исполнении Роя Орбисона и Ки. Ди. Ланг.

– Интересно, что ты скажешь о моем сыне, – сказал я в районе Нью-Форест парка.

– Ты кажешься слишком молодым для отца сына-студента.

– Это одна из самых милых – нет, не так – это официально самая милая фраза из всех, когда-либо мне сказанных.

– Восемнадцать – тяжелый возраст. По себе помню.

– Все возрасты тяжелые. Три года – безусловно легкий возраст, как я полагаю. Хотя…

Я вспомнил один случай. Отпуск во Франции вместе с Гарриет и Кольмом, когда тот был еще совсем крохой. Мы сидели в прибрежном ресторане, а у малыша случилась истерика – из-за чего? – сейчас я уже не могу припомнить, чего он требовал. Но до сих пор у меня перед глазами его сжатые кулачки, побагровевшее лицо, тельце как пружина сотрясается в одном из детских приступов. За соседними столиками французские семьи сочувственно смотрели на нас (шутка). Я вспомнил неприятное предчувствие, что единственным выходом будет немедленное его устранение, что мне придется тащить его, визжащего и брыкающегося, в машину. А потом Гарриет спокойно взяла бутылку «Бадуа», немного налила себе в бокал, а оставшуюся часть вылила ему на голову. Это было одновременно чудесно и ужасно. Кольм совершенно стих от шока, кое-кто из посторонних даже зааплодировал, когда на ребенка полилась минералка. Конечно, мамочка сразу же вытерла его салфетками, приговаривая: «Ну вот, так намного лучше», и все наладилось. Позже она сказала, что так однажды поступил с ней отец.

Я рассказываю эту историю Джен, и она смеется.

– Прекрасное родительское чутье или жестокое обращение с ребенком?

– С тех пор он сильно изменился. На самом деле это не так. Он всегда был странным. Его первым настоящим предложением было: «Снова интернет пропал». Не пойми меня неправильно, ведь я люблю его до чертиков. Люблю его, как родного.

Она оборачивается и недоуменно смотрит на меня.

– Шучу, – говорю я.

Она толкнула меня кулаком в плечо и снова развернулась к убегающей вдаль А31.

Но даже спустя несколько миль я ощущал место, где ее пальцы прижались к моей коже.

Сочла бы она за грубость, если бы я попросил ее сделать так снова?

Мы проезжаем мимо национального парка Нью-Форест и вскоре оказываемся в предместьях Борнмута.

– Джен, я хочу кое-чем с тобой поделиться. Не волнуйся, это просто мои предположения. Мэтт – юрист, правильно? И Гарриет – адвокат. Как ты думаешь, они когда-нибудь встречались?

– Что? Как «Незнакомцы в поезде»? Только вместо того, чтобы нас грохнуть, они решили… – Она замолкает.

– Юристы – коварные люди. Но, думаю, ты права. Зачем им совершать что-то настолько чудесное?

В машине повисает молчание. Приближается знак с надписью «БОРНМУТ».

Джен

Том несколько раз звонит по телефону, чтобы связаться с сыном, очевидно, парень считает это слишком, «странным», так он сам говорит, по словам Тома, – слишком странным, чтобы встретиться с отцом в общежитии. Так что мы с ним встречаемся у автосервиса «Эссо» на окраине города недалеко от университета. Он плюхается на заднее сиденье, словно мешок с картошкой, на нем поношенные джинсы, серая толстовка и парка с опушкой по краю капюшона. С пухлого лица с небрежной щетиной выглядывают карие глаза. На уголке губы бледно-оранжевое пятно, которое, как я понимаю, осталось от соуса к запеченным бобам. От него исходит смешанный запах поношенных кроссовок, кондиционера для белья и сигарет.