Нынешнему читателю, безусловно, кажется дикостью такая вот хладнокровная оценка продажной стоимости людей; купец словно оценивает стоимость слоновой кости или золота, других важных экспортных товаров Восточной Африки. Никто не испытывает угрызений совести за торговлю собратьями-людьми, как нет и сожалений по поводу того, что купцы фактически обманули правителя, тепло их принимавшего.

Да, в ретроспективе возникает соблазн обвинять во всем тех, кто (в нашем случае это капитан оманского корабля и африканский царек до пленения) получал прибыль от работорговли. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что в доиндустриальном мире постоянный спрос на рабочую силу означал наличие работорговли почти везде. Первые аболиционисты вышли на публику только в 1750-х годах. А на протяжении большей части человеческой истории работорговля была крупным и выгодным бизнесом.

Судно пришло в Оман, плененного царька продали, и купец был уверен, что больше никогда того не увидит.

Спустя несколько лет то же судно вновь очутилось в тех же местах у побережья Восточной Африки, а местные жители на лодках вновь повезли купцов к своему правителю. Капитан опасался мести за предыдущего царька, но вообразите себе его изумление, когда он узрел перед собой того самого правителя, которого лично продал на рынке в Омане. К несказанному удивлению купцов, царь выказал доброжелательность и разрешил торговать свободно.

Перед отплытием судна этот правитель поведал, что с ним случилось. В Омане его действительно продали и отвезли в Басру, порт, ближайший к Багдаду, и там новый хозяин позволил ему приступить к изучению ислама. Затем его продали повторно и увезли в Багдад. Там он освоил разговорный арабский, прочел целиком Коран – и сбежал, присоединившись к группе паломников из Центральной Азии, шедших в Мекку. Из Мекки он отправился в Каир, а оттуда поплыл по Нилу на юг, в сторону дома. Несмотря на долгое его отсутствие, никто другой не посмел провозгласить себя царем, и по возвращении он снова стал править. (Да, это точно выдумка!)

Простив капитана, царь уговаривает того приплывать еще – мол, привозите к нам мусульман, ведь мы теперь тоже мусульмане. При этом прощаться он предпочитает на суше, и его душевное состояние отражает ироничный комментарий: «А провожать вас на корабль я больше не стану».

Какова мораль этой истории, опущенная сочинителем? Работорговля приемлема, но следует быть честными с партнерами, в особенности если они мусульмане.

Напомню – в бытность рабом африканский царек штудировал Коран, изучал арабский язык и даже совершил паломничество в Мекку. Здесь вымысел тесно переплетается с реальностью. Африканские посредники действительно доставляли рабов из глубинки южнее Сахары в прибрежные порты на восточном побережье и продавали их иноземным работорговцам, которые затем переправляли рабов на Ближний Восток. Среди немногочисленных описаний рынка рабов в восьмидесяти милях (125 км) к северу от Багдада упоминается просторная площадь с множеством ведущих к ней дорог, и в домах на этой площади «были жилые пристройки сверху, а также лавки для рабов».

Софала, место обитания вымышленного царька, была крайней южной точкой восточноафриканского побережья, до которой дотягивались муссоны. Южнее нее товары приходилось перемещать либо по суше, либо на малых гребных лодках вдоль побережья, поэтому там встречалось куда меньше торговых городов.

С 900 года сразу несколько поселений возникли на реке Лимпопо в Зимбабве, точно к западу от порта Софала. Каждый город оказывался крупнее своего предшественника, а в Мапунгубве, например, и вовсе насчитывалось 5000 жителей. Горожане, если можно их так назвать, промышляли скотоводством и земледелием. Те, у кого имелись средства, носили медные и золотые украшения и использовали железные инструменты, а беднота вынужденно применяла только каменные и костяные поделки.

Эти области благоденствовали, поскольку местные жители плавали по реке Лимпопо до морского порта Чибуэне в 400 милях (640 км) восточнее и тем самым принимали участие в товарообороте через Индийский океан. Они обменивали рабов, золото, слоновую кость и шкуры животных на различные импортные товары, в том числе на крошечные стеклянные бусины из Каира, которые использовались в качестве денег, а также переплавлялись для изготовления более крупных бусин. Первоначально эти импортно-экспортные операции охватывали, возможно, лишь малую часть населения, но со временем, по мере расширения торговли, местные ремесленники начали поставлять свои изделия удаленным потребителям – и ощутили на себе влияние глобализации.

Крупнейшим золотодобывающим прииском восточноафриканского побережья считался Большой Зимбабве, расположенный чуть глубже Софалы, к югу от реки Замбези. Сегодня на месте этого города обнаружены многочисленные здания из гранитных блоков, возведенные в период с 1000 по 1300 год. Одно здание, так называемое Овальное строение, имеет в диаметре 292 фута (89 м). Его стены толщиной 17 футов (5 м) и возносятся на 32 фута (почти 10 м) в высоту. Будучи самым большим каменным сооружением ранее 1500 года в Африке к югу от Сахары, это здание наглядно иллюстрирует прибыль африканцев от торговли золотом. Археологи нашли восемь каменных статуй с птичьими (орлиными) телами и человеческими пальцами; быть может, это изображения посредников между живыми и мертвыми.

Большой Зимбабве постепенно достиг уровня добычи золота в одну тонну в год. Этот оживленный город с населением 10 000 человек являлся основным центром прибрежной торговли, о чем свидетельствуют зеленые осколки китайских сосудов и иранские таблички с текстами. Десятки тысяч бусин указывают на то, что торговлю стимулировал в первую очередь африканский спрос на импортные товары (а не иноземная потребность в золоте и рабах).

Как следует из истории о проданном в рабство царьке, мусульмане доброжелательно относились к новообращенным и считали всех людей, включая рабов, равными перед Богом (хотя, конечно, своя социальная иерархия у них имелась). Рабам мужского пола в исламском мире обыкновенно поручали перетаскивать грузы или грести на галерах, но еще их ставили торговать в лавках и даже присматривать за личными библиотеками хозяев. Несмотря на прямой запрет в Коране[58], работорговцы обычно кастрировали мальчиков-рабов, поскольку евнухи пользовались повышенным спросом – всем требовалось приглядывать за женской половиной дома. Кроме того, рабы, прежде всего из Центральной Азии, составляли немалую часть многих исламских воинств.

Единственной местностью, относительно которой точно известно о применении рабского труда в невоенных целях, был Южный Ирак – окрестности Басры, где в промежутке с 600 по 900 год рабов заставляли осушать болота и удалять поверхностный слой нитратов и селитры, дабы затем почва могла быть возделана. Там в 690-х годах случились два коротких восстания, а вот бунт 870-х годов продлился более десяти лет. Мятежники олицетворяли собой немалую угрозу правлению Аббасидов – как своей численностью, так и тем, что правительственные войска отнюдь не рвались воевать в тех местах с нездоровым климатом.