Предусмотренное для таких случаев счастье на лице начальника с невероятной скоростью приближалось к Василию. Но чёрный «бумер» с номерами администрации города его опередил, остановившись практически у ног сантехника и тем самым закрыв путь к телу Василия всем, кроме Коровника и мэра.

Отец города, гладко выбритый по всей площади головы, выплыл из немецкого железного чудовища:

– Васян, это… расклад теперь такой: ты председатель кодлы… ой, Думы. Сегодня приехал Сам… собственной персоной и распорядился… таким образом. Присаживайся, довезём, – мэр, погладив свою бритую голову, открыл заднюю дверь. Какими-то нелепыми движениями Василию всё-таки удалось освободиться из объятий главного полицейского, и он аккуратно сел в машину.

Уже отъезжая, через тонированное стекло Василий увидел бегущего к ним главного пожарного, какого-то доктора в белом халате и налогового инспектора со звёздами полковника, но они явно не успевали к нему…

Щёлк!

– Вась, хорош базарить! Завтра эту хрень следаку расскажешь! Пусть впишет в протокол, если поверит… Всё, спать! – смотрящий тихо повернулся набок. В камере следственного изолятора возникла мгновенная тишина; опустившаяся тьма погрузила в сон сидельцев: кто-то накрыл чёрной, очень чёрной шляпой тюрьму, город и страну. Даже одинокая камерная, вечно горящая лампочка «солнышко» как-то потускнела и зажмурилась: мрак крепко обнял и её. Как родную.

II

Из всех предложений Василий согласился на председателя городской Думы. У остальных было слишком много обязанностей, да и народ был с этими структурами слишком дерзок и бесцеремонен, хоть и по-своему: зачем получать по соплям и сверху, и снизу? А в Думе начальствовать – хорошо.

Василию понравилось сразу: жизнь потекла совсем другим ручьём. Да что там ручьём – дико фонтанировала! Сиюминутно последовали изменения в привычках и вкусах, причём по всем фронтам сразу. Василий иногда порывался спросить у мэра про того, кто дал команду – но побаивался. Не надо портить то, что есть.

Щёлк!

А на допросе сразу по-хорошему не получилось: следователь решил не терять время на уговоры и, отоварив Василия несколько раз табуретом, предложил чистосердечно сознаться ещё и в четырёх кражах, которые сантехник, понятное дело, не совершал. Но они были, и сидеть за них кому-то надо, иначе – несоответствие в отчётности.

Василий пытался было отказаться, но в его адрес поступило столько пожеланий и, самое печальное, действий, что будущего без признания в совершении этих краж, практически не существовало. Поэтому уже через два часа допроса он мирно лежал на бетонном полу карцера с отбитыми почками. А его чистосердечное признание в четырёх кражах, не считая дебоша в магазине, было аккуратно подшито к делу.

Василий почему-то пытался вспомнить лицо человека там, в магазине, но звон в голове от недавних прикосновений табурета постоянно мешал сосредоточиться.

Щёлк!

Очередное собрание депутатов закончилось в сауне, за городом. Василий, как главный народный избранник, и здесь был первым: всё только высшего сорта: женщины журнальной наружности и белый чудный порошок окутывали его с ног до головы. В этот раз ему показалось, что порошком он явно злоупотребляет, но останавливаться почему-то не хотелось. А сегодня ещё что-то уж совсем приятное поднесли, хотя на вкус и напоминало стиральный порошок, но-о-о…

В глазах, как в тумане, постоянно мелькала чья-то шляпа: «Хорошо ли тебе, Василий?» – спрашивала она и, по-хулигански подпрыгивая, убегала вдаль.

– Да-а-а, – Василий медленно закрыл глаза и, взмахнув руками, словно крыльями, полетел.

Где-то далеко внизу оставалась сауна, дача, город…

Вдруг бывший сантехник вспомнил, что не умеет летать: он опустил руки и побежал босиком куда-то вверх по такому мягкому и красивому облаку.

Щёлк!

– Что с этим делать? – сержант лениво поковырял сапогом у Василия во рту.

Кровь, словно получив негласное разрешение левого полицейского ботинка, потекла тонкой струйкой на бетонный пол карцера.

– Мда-а-а, перестарались немного, – следователь уныло смотрел куда-то вдаль. – Сам знаешь, что делать. О несчастном случае доложу лично. Работай!

Василий смотрел на следователя, картинно устроившись на потолке. Он первый раз за несколько месяцев облегчённо вздохнул: ушла боль, и теперь даже менты вызывали только сочувствие и сострадание.

Бывший сантехник посмотрел на небо: да, пожалуй, туда.

Игра закончилась. Василий ушли…

Часть III. Разговор

– Иногда две части – это одно, а иногда одно – это две части! – человек в чёрной шляпе сидел на куске счастья и улыбался. – Ваня! Хромой! Василий! О, и снова Василий! Кого я вижу!

Чёрная шляпа, сделав оборот, плавно окружила летящие фигуры.

– Добро пожаловать! – он дунул на облако, и оно растянулось, приобретая форму лавочки. – Присаживайтесь!

– Василий, – с интригой в голосе шелохнулась шляпа возле уха бывшего сантехника, только что покинувшего карцер, – так мы и не договорили с тобой в магазине: что же ты понял? Ты не рассказал, а интересно, знаешь ли.

Василий поёрзал на непривычной скамейке:

– Ну, раз уж такие дела… – Василий нагнулся к его уху. – Как-то, зайдя в церковь, я вдруг осознал, что если человек составляет из души и тела единое целое, то он нерушим.

– Но тем не менее, Василий, вас двое, – он печально вздохнул, поправил шляпу и продолжил: – При жизни человека постоянно раздирает надвое: хочется богатства и роскоши, но чтобы спрос был как с нищего. Правильно, Вася? Или, например, когда тело хочет водки и проституток, а душа – Бога и сострадания… А уж если при этом побеждает бутылка с проституткой – вот это и есть моя работа. Моя радость. Моя жизнь, если хочешь. Мой смысл. Раньше была такая забава… или казнь… хотя какая разница? Так вот, привязывали жертву к двум коням и обжигали их раскалённым железом. Безумные от боли животные разбегались в разные стороны и разрывали жертву… Похоже, да, Василий?

Шляпа довольно покачалась:

– Ой, Ваня, Хромой, вы, кажется, собирались к Свету, – кислая улыбка пробежала по лицу, выражая то ли боль, то ли наслаждение. – Пропуск есть?

– Какой пропуск? – хором спросили сидящие на лавке.

– Да я уж и сам забыл, как он выглядит. Давно не видел, очень давно. А вот как его не получить, могу показать. Он поймал облако и раздвинул в разные стороны – получилось что-то вроде экрана, на котором, как в тумане, стала появляться обшарпанная кухня:

– Иди сюда, маленькая тварь! – пьяный отец, держась за стол, пытался встать. – Я кому сказал!

– Ма-ма-а-а! – она бежала по коридору, бежала и кричала. Коридор превращался в бесконечно-бездонный колодец: она падала и кричала, кричала и падала…

– Хватит орать! – муж повернулся на другой бок и захрапел так, что от звуковой волны и перегара занавески задёргались в тихой истерике.