– У вас невероятно острый слух, ваша светлость.

– Это оттого, что я выслушиваю исповеди. Люди готовыкричать о чужих грехах во все горло, но их шепот едва можно расслышать, когдаони переходят к собственным грехам. – Бергстен поднял глаза и указалвперед. – Комьер возвращается.

Магистр генидианцев, пребывавший в прекрасном расположениидуха, осадил своего коня, взвихрив облачка снежной пыли.

– Уж если Спархок принимается что-то уничтожать, онподходит к делу весьма основательно! – весело сообщил он. – Я,признаться, не верил Улафу, когда он сказал мне, что наш приятель с перебитымносом сорвал крышу с храма Азеша – но теперь верю. Никогда прежде не виделтаких разрушений. Сомневаюсь, чтобы во всем городе осталось хоть одно здание,пригодное для жилья.

– Тебе, Комьер, подобные вещи доставляют наслаждение,не так ли? – с упреком спросил Абриэль.

– Довольно, господа! – поспешил вмешатьсяБергстен. – Мы здесь не затем, чтобы воскрешать старые, как мир, споры. Мывоюем всяк на свой манер. Арсианцы любят строить форты и крепости, талесийцы –их разрушать. Все это способы ведения войны, и именно в этом состоит нашаслужба.

– Наша? – мягким басом отозвался Гельдэн.

– Ты знаешь, что я хотел сказать, Гельдэн. Конечно, самя больше не имею отношения к этим делам, но…

– Что же ты тогда прихватил с собой топор,Бергстен? – спросил Комьер.

Бергстен в упор взглянул на него.

– Чтобы вспомнить старые добрые времена – а такжепотому, что вы, талесийские бандиты, готовы внимательно слушать человека,только когда у него в руках топор.

– Рыцари, ваша светлость, – кротко поправил Комьерсвоего соотечественника. – Теперь мы зовемся рыцари. Когда-то мы былибандитами, но теперь мы порядочные люди.

– Церковь весьма одобряет твое стремление исправиться,сын мой, хотя и знает, что ты бесстыдно лжешь.

Абриэль тщательно спрятал улыбку. Бергстен и сам прежде былгенидианским рыцарем, и порой клобук съезжал с него, приоткрывая старыепривычки.

– У кого карта? – спросил он не столько излюбопытства, сколько из желания предотвратить надвигающийся спор.

Гельдэн, звякнув доспехами, развязал ремни одной из своихседельных сумок.

– Что бы ты хотел узнать, мой лорд? – спросил он.

– Как обычно – далеко ли ехать, долго ли ехать и какиенеприятности ожидают нас в пути.

– До астельской границы сотня с лишним лиг, мойлорд, – ответил Гельдэн, сверяясь с картой, – а оттуда еще десятьсотен лиг до Материона.

– Самое меньшее сто дней пути, – мрачно проворчалБергстен.

– Если мы не попадем в переделку, вашасветлость, – уточнил Дареллон.

– Оглянись, Дареллон! За нами скачут сто тысяч рыцарейцеркви. Нет такой переделки, с которой мы не смогли бы управиться. Какаявпереди местность, Гельдэн?

– В трех днях к востоку отсюда, ваша светлость, что-товроде водораздела. Все реки по эту сторону от него впадают в залив Миджах, подругую сторону – стекают в Астелийские топи. Я полагаю, что после того как мыпересечем этот водораздел, местность начнет понижаться – если только Отт неустроил так, что в Земохе реки текут вверх.

К ним подъехал генидианский рыцарь.

– Только что прибыл гонец из Эмсата, лордКомьер, – сообщил он. – Он говорит, что у него для вас важныеновости.

Комьер кивнул, развернул коня и поскакал к войску. Остальныедвинулись дальше, с трудом пролагая себе дорогу через усилившийся снегопад.

Комьер, по пятам за которым скакал покрытый дорожной грязьюгонец, возвращаясь к своим спутникам, оглушительно хохотал.

– Что тебя так рассмешило? – спросил Бергстен.

– У нас отличные новости из дому, вашасветлость! – весело отвечал Комьер и обратился к гонцу:

– Расскажи нашему возлюбленному патриарху то, чтотолько что рассказывал мне.

– Слушаюсь, мой лорд, – отозвался светловолосыйталесиец. – Это случилось несколько недель назад, ваша светлость. Как-тоутром дворцовые слуги нигде не могли найти принца-регента. Стражники полных двадня переворачивали весь дворец сверху донизу, но маленький хорек как сквозьземлю провалился.

– Следи за своей речью, парень! – рявкнул патриархБергстен. – Авин, в конце концов, принц-регент – даже если он и впрямьхорек.

– Прошу прощения, ваша светлость. Как бы то ни было,вся столица терялась в догадках. Авин Воргунссон и шагу никуда не ступил бы, неприхватив с собой духовой оркестр, чтобы возвещать фанфарами о своемприближении. Потом один из слуг наткнулся в кабинете Авина на полную бочку свином. Это всех удивило, потому что Авин был не бог весть каким пьяницей, и слугирешили приглядеться к бочке повнимательней. Ясно было, что ее уже открывали,потому что немного вина выплеснулось на пол. Что ж, ваша светлость, ребятаздорово приустали, разыскивая Авина, а потому решили утолить жажду, но когдаони попытались открыть бочку, то обнаружили, что крышка прибита гвоздями. ВТалесии как-то не принято заколачивать гвоздями бочки с вином, и все сразузаподозрили неладное. Принесли ломики, выдернули гвозди, сорвали крышку – итогда увидели, что в бочке, мертвехонький, лицом вниз плавает Авин.

– Не может быть!

– Еще как может, ваша светлость. Видно, у кого-то вЭмсате оказалось весьма извращенное чувство юмора. Он потрудился вкатить бочкус вином в кабинет Авина, сунул его в бочку и заколотил гвоздями крышку. Авин,похоже, умер не сразу. Под ногтями у него были щепки, а на крышке изнутри– следы царапин. В кабинете было чертовски грязно. После того как Авинавыловили из бочки, вино вытекало из него еще добрых полчаса. Дворцовые слугиизо всех сил старались отмыть его для похорон, но вы же знаете, как трудносвести винные пятна. Авин был весь пурпурный, когда его возложили на похоронныеносилки, чтобы отпеть в Эмсатском соборе. – Гонец задумчиво потерщеку. – В жизни не видывал более странного отпевания. Первосвященник Эмсатавсе пытался сдержать смех, читая заупокойную молитву, да только ему это неслишком удавалось, и понемногу вся паства начала заливаться хохотом. Вообразитетолько – Авин возлежит на носилках, размером с полувзрослого козла и лиловый,как спелая слива, а вся паства в соборе так и покатывается.

– Во всяком случае, его наконец-то заметили, –вставил Комьер. – Для Авина это всегда было важно.