Но «Клинок»-то ничего подобного не знал!

В лучших традициях площадных скоморохов я скорчил удивленную физиономию и протянул добычу магу. Надо было видеть, с каким лицом он выхватил ее у меня из рук и зашвырнул дальше по коридору.

– Это нестабильный контур, болван! Рванул бы – ошметков не осталось! От обоих!

– Я думал, ты чародей. Неужели щитов поставить не мог?

Я все-таки его довел. Глаза мага сверкнули почище, чем у сушляка. Лицо его перекосило от ярости, кулаки сжались, и мечта моя сбылась. Он бросился на меня. Первый. А значит, можно было спокойно, без зазрения совести, приступить к самому что ни на есть магическому занятию – исправлению внешности. И если выпускницы Академии драли с благородных неженок по целому состоянию за всякое там изменение формы носа и увеличение пухлости губ, я готов был проделать это с чародейчиком совершенно бесплатно. Подозреваю, что на лице моем в этот момент прорезалась улыбка счастливого безумца. Утяжеленная цепью левая рука размахом пошла в ненавистную челюсть ненавистного урода.

Драться парень не умел. Нет, я вовсе не хочу сказать, что его этому не учили или он ничего не вынес из своих занятий. Но ему явно не приходилось стоять лицом к лицу не с учителем и не с другом, товарищем по тренировке, а с человеком, который не сдержит удар и не ослабит хватку, ощутив условленный знак о сдаче… Хотя что-то мне подсказывало, что этот парень вряд ли часто его подавал.

Он быстро сообразил, что преимущество не на его стороне, и это лишь добавило ему решимости держаться до конца. Я не помнил уже, на каком пропущенном ударе во мне начала пробуждаться лютая ярость. Я бил не заносчивого чародейчика, не желающего склоняться перед превосходящей силой. Я бил символ. Своего вечного бегства, страха, невозможности жить, как нормальные люди. И чем ожесточеннее становилось его сопротивление, тем сильнее я зверел.

Чутье бойца у мага, определенно, имелось. Он прочитал свою смерть в моих глазах за считаные мгновения до того, когда она была готова за ним явиться. Ослепительной вспышкой полыхнул чужой дар, пальцы чародея сложились в странные фигуры, он что-то хрипло прошептал…

Я не успевал уже ничего. Даже крошечного куска щитовой нити сотворить, не говоря уж о моих жалких потугах на тему плетенок. Дар пробудился сам, инстинктивно. На какой-то краткий миг мелькнула глупая мысль о том, что хорошо бы этому синему облаку превратиться в щит самому, но додумывать ее было уже некогда: льдисто-холодное заклинание оплело мое тело, легко преодолев внешний, разреженный слой ауры и застряв там, где она стала вдруг особенно плотной, яркой, искрящей.

Я говорил, что переподчинять чужие плетенки – это больно? Так вот, я соврал. Больно – это принимать на голый дар боевые заклятия. С диким воплем я покатился по полу. Обезумевшее, ускользающее сознание цеплялось за единственный крючочек: мысль о том, что терять его нельзя ни в коем случае.

Я не видел, как бросился ко мне смертельно побледневший чародей. Я даже не могу сказать, каким образом он так быстро погасил сеть и что сделал с ней потом, потому что как только почуял исчезновение опасности (боль не делась никуда), так сразу и провалился в забытье.

Без сознания я пробыл недолго. Маг и тот отходил медленнее. Я уже пришел в себя, а он все еще стучал зубами, словно в ознобе, невнятно бормоча себе под нос:

– Во имя звезд, оно получилось!

– Что получилось? – прохрипел я, отплевываясь от крови, хлещущей из прокушенной губы. – Первое в жизни заклинание?

Маг орал так, что показавшаяся было из-за поворота «собачка», с любопытством обнюхивающая крысиный трупик, а заодно кидающая оценивающие взгляды на нового чужака, испуганно шарахнулась и сочла за лучшее убраться восвояси, махнув шипастым хвостом на буйных сумасшедших, зачастивших в ее тихое логово.

– Ты действительно такой идиот или только притворяешься?! Да, первое! Первый смертельный контур! Который я сотворил не думая и бросил в человека! Ящеролюды тебя забери с твоим длинным языком!

Теперь-то мне наконец стало ясно, почему у него так трясутся руки. Точнее, и ясно, и дико одновременно. Наверное, так и живут люди в мире за пределами Стрелки. Где для парня восемнадцати-девятнадцати лет совершенно нормально ни разу в жизни не держать в руках чего-нибудь смертоносного, обращая его против человека. Мне это казалось таким же невероятным, как услышать от седобородого дедушки признание в том, что накануне он впервые провел ночь с женщиной.

– Ты как хоть жив-то остался? – спросил он, успокоившись.

Неужели не заметил? Вероятно, не до того ему было в этот момент.

– Амулет, – сказал я, нащупывая на шее одну из цепочек, повешенных туда для вида. Доставать и демонстрировать болтавшуюся на ней безделушку я, разумеется, не собирался.

– Повезло, – все так же заторможенно кивнул маг, затем по лицу его скользнула блеклая тень былой высокомерной гримасы. – Только чародеем больше звать меня не смей. Мы не имеем ничего общего с этими бездарными снобами, полагающими весь мир обязанным лежать у их ног!

Я чуть не рассмеялся, наблюдая, с каким непередаваемо напыщенным лицом он это говорил. Все-таки эти ринские маги действительно были странными и от чародеев Академии отличались. Те не стали бы долго переживать о жалком таракане, растоптанном ненароком. Но это не давало чужакам особых оправданий в моих глазах. Скорее делало их еще более непонятными, и оттого неприязнь к ним только возрастала.

– А кто ж ты тогда, коли не чародей?

– До мастера пока не доучился, – неохотно сообщил чужак. – Посвященный. Ты сам идти сможешь?

– Смогу, – буркнул я. Еще бы я позволил ему тащить меня на себе! Следов от плетенки на теле не осталось, но ноги подкашивались основательно, а в глазах то и дело двоилось. Что будет при попытке позвать силу в ближайшие несколько дней, я старался даже не представлять. По опыту набитых в прошлом шишек знал: если без видимых повреждений болит даже при спящем даре, аура превратилась в рваные лохмотья. А ныло у меня решительно все. Гадство! Ну вот надо ж было так нарваться, причем на пустом месте. Будь здесь не этот ринский чудик, а нормальный полноценный чародей, не осталось бы от Чертополоха и колючек.

Так что же все-таки произошло? Из того, что я успел запомнить, можно предположить, что аура действительно способна заменить собой плетенку, и в данном случае исполнила роль щита. Только ли щитом она может становиться? Навряд ли, но проверить это в ближайшие дней пять мне явно не грозит. Так же, как не стоит злоупотреблять этим ее свойством. Вряд ли звезды пожалуют мне вторую ауру, когда эту порвет в такие дыры, что уже не затянет! Да и удовольствие, скажем прямо, ниже среднего.

Молчаливые, помятые, мы выбирались из потайного хода на волю.

– Теперь, надеюсь, веришь, что я посвященный ринской школы? – устало поинтересовался маг, стряхивая с одежды налипшие комья земли.

– Войти в катакомбы ты сумел. – Я не мог не признать очевидного. Голова кружилась, как после хорошей выпивки. Кометы, ну с чего я такой дурной уродился, а? Так уж надо было лезть разбираться с этим посвященным? Я с тоской взглянул на его разбитую физиономию с упрямо сжатыми губами и тяжелым взглядом серых глаз и понял, что да. Я ненавидел Угря, ненавидел Пса, только и ожидая удобного момента, чтобы с ними разобраться. Но при этом я их все-таки уважал, хоть им на то и было плевать. Чего нельзя сказать о сопливом посвященном, моем ровеснике, не имеющем за плечами ничего, кроме ученичества в своей звездами забытой школе, и пыжащемся изо всех сил в попытках стребовать с меня это самое уважение. Похоже, он чувствовал ко мне то же самое. Мы сцепились бы с ним все равно, как два молодых кобеля, не поделивших место в стае. И самое плохое, он оказался сильнее. Я выжил лишь потому, что глупые принципы запрещали ему бить боевым заклятием по лишенному (как он полагал) магического дара человеку. По сути, обманом. Законы улицы отнюдь не запрещают хитрость как способ достижения цели. Напротив, простаки здесь долго не задерживаются. Но в данном конкретном случае я готов был выть от злости. Ничего, погоди у меня. Наступит момент, когда ты будешь скулить от боли с рваной в клочья аурой и в моей воле будет решать, жить тебе или умереть.