В том же 1557 году Нострадамус публикует свой альманах на следующий год, ни один экземпляр которого не дожил до наших дней. Весной он написал «Новое предсказание на

1558 год», которое вышло в Лионе у Жана Брото и Антуана Волана и в Париже у Гийома ле Нуара. Книжка была посвящена Гийому де Гаданю, сенешалю Лиона, у которого Нострадамус гостил во время поездки в Париж в 1555 году. Тогда же он опубликовал у издателя «Пророчеств» Антуана дю Рона плоды своих изысканий студенческих лет – «Парафразу (перевод) Галенова увещевания Менодота в изучении изящных искусств, а также медицины». Труд предваряет довольно длинная эпистола, датированная 17 февраля 1557 года и посвященная барону де Ла Гарду. Вскоре доктор права Ольриас де Кадене, выходец из семьи нотариуса Тома де Кадене, в 1512 году вместе с отцом Нострадамуса обложенного налогом из-за еврейского происхождения, вынес резко отрицательное суждение об этом труде Нострадамуса. Последовал диспут в письмах, несколько фрагментов которого сохранились до наших дней.

1558 год принес новый виток полемики вокруг Нострадамуса и его сочинений: один за другим вышли три памфлета против провансальского предсказателя. Первым стало дополненное переиздание анонимного памфлета «Первая инвектива господина Французского Геркулеса против Монстрадамуса, переведенная с латыни». Автор вновь неистово сражается с «фанатичными (!) предсказаниями Монстрадамуса», обвиняя их автора в намерении нарушить монополию Всевышнего на знание будущего:

«Это [Божественное] преимущество и прерогативу некий безрассудный и безмозглый безумец, который вопит, как наскипидаренный, и оглашает свои предсказания на каждом углу, пытается приписать и присвоить себе. Словно человек, призванный в консисторию и совет Господа, как пророк наивысшей пробы, он предсказывает положение королей и императоров, их жизнь и смерть, начало войн и смут, их завершение, мир и союзы, положение городов и сообществ, перемены в королевствах, чуму, голод – короче говоря, все, что [только] Господь желает и может [свершить] в силу абсолютного могущества. А он уверен в [своих пророчествах] на все сто, с такой дерзостью, будто он может подчинить мир своей власти. И что же? Послушав его трескотню и пророчества [спросишь], не он ли производит грозы, дожди, град, ветер, морское волнение и штиль, усмиряет погоду, когда ему это покажется удобным, в назначенный день, час и столько-то минут? И этот несомненный лжец столь хорошо поддерживается простым легковерием людей (над которыми он царит посредством двух лукиановых тиранов – Надежды и Страха), что они целиком и полностью убеждены его двузначной и двусмысленной болтовней, будто небо, стихии, да и вся вселенная не осмелятся пренебречь или замешкаться в исполнении своих обязанностей в то время и в том месте, которые сей благородный вольнодумец предначертал ей в своих колдовских альманахах».[71]

В том же году Лоран Видель публикует небольшой полемический трактат «Обличение злоупотреблений, невежества и подстрекательства Мишеля Нострадамуса», напечатанный в Авиньоне Пьером Ру и Жаном Трамбле. Вступление датировано 20 ноября 1557 года, а сама книга вышла в январе 1558 года тиражом 6 тысяч экземпляров. Видель, врач и астролог, работавший в Авиньоне и Лионе и сочинявший вместе с Клодом Фабри собственные сборники предсказаний, выступил не против «Пророчеств», как это делал Антуан Куйяр, но против альманахов и прогнозов последних лет. В центре его внимания – технические аспекты, на которых основываются астрологические прогнозы Нострадамуса. Приведем обширные цитаты из этого труда, весьма характерного для «формальных» критиков пророка того времени и всех последующих лет:

«Тебе не нужно ни прикрываться астрологией, потому что она не может научить таким бредням, ни глупить, отправляясь по ночам смотреть на звезды. Я хорошо знаю, что тем, кто хочет научиться астрологии, необходимо смотреть на небо, чтобы лучше узнавать неподвижные звезды и планеты, а также их движение. Но заявлять, будто нужно смотреть на небо, чтобы писать альманахи или производить расчет движения [планет], есть надувательство; ты в этом ничего не смыслишь. Если бы знал хоть какие-то принципы астрологии, ты бы знал, что не нужно выходить из кабинета, чтобы писать альманахи, потому что в наше время есть достаточно ученых и искусных людей, которые уже рассчитали для нас движение восьми небесных сфер. Но это материи слишком сложные для твоего ума, ибо ты определенно не умеешь рассчитывать ни по небесам, ни по каким-либо таблицам. Я не сбрасываю со счетов возможные возражения, как то: „А вдруг таблицы неправильно рассчитаны?“ Или: „Я не хочу принимать на веру, что та или иная планета находится в том или ином знаке, я хочу убедиться в этом на собственном опыте“. Все это верно, но когда я так говорю, то не надеваю на голову большое покрывало, равно как и не рисую под ногами круги, знаки и прочую ерунду, которая лишь вводит людей в заблуждение. Я просто-напросто беру мою астролябию или иной инструмент для замера высоты звезд или других необходимых расчетов.[72]

Один благородный и почтенный человек, достойный доверия, рассказывал мне однажды, что, отобедав в компании с врачом, ты сообщил ему [дату] его рождения, его имя, [дату] его брака и количество его детей. Не предстаешь ли ты великим обманщиком, когда внушаешь другим, что делаешь все это благодаря астрологии? Но ты обманул сам себя, когда обнаружилось, что ты ничего не смыслишь в астрологии, а это со всей очевидностью следует из всех твоих сочинений. Это сильно подвело тебя, когда ты уклонился от составления натальных карт, в каковом деле ты не знал, с чего начать; сознавая это, ты составлял их по жребию. Та из них, которую я видел, составлена посредством геомантии, поскольку ты изобразил геомантические фигуры – Populus, Amissio, Albus и подобные им. Хотя она и смахивает на астрологическую, они отличаются, как небо от земли. Недавно я видел одну [карту], которую ты попытался сделать согласно астрологии, – она попала в руки одного их моих учеников, который, убедившись в твоем невежестве и глупости, передал ее мне. Ты являешь в ней такое незнание, что не сыскать второго такого же невежественного, как ты. Ты пишешь, что [событие, на которое рассчитана карта] произошло между полуночью и часом, но в чертеже поставил Солнце на восходе, хотя оно должно быть на линии полуночи (нижняя точка эклиптики, Imum Coeli. – А.П.) или немного выше ее. Погляди-ка, невежественный осел: ты хочешь, чтобы Солнце было одновременно и полуночным, и восточным; то, что должно находиться в четвертом доме, ты ставишь в первый, а что должно быть в первом, ставишь в десятый![73]

Верно, что ты в какой-то мере прав, когда говоришь, будто за тобой по пятам следует стадо скотов, поскольку речь идет о твоей тени. Скажу больше: те, кто следует за таким животным, еще большие скоты, чем ты полагаешь, и их следовало бы отправить на мельницы. Но ты являешь свое безрассудство, утверждая, что трое людей беспричинно клевещут на тебя перед монархами. Я так понимаю, что ты говоришь об авторах других альманахов, заявляя, что они лишены каких бы то ни было математических (здесь: астрологических. – А. П.) познаний. Отвечаю тебе, что они определенно лишены [знаний] Мекасефа (древнееврейское название колдуна, волшебника, чародея, в Вульгате переведенное как maleficos, а в Септуагинте pharmakos; аллюзия на Второзаконие, 18, 10–11: «…не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых». – А.П.), который обучал Аббату (?) или кого-нибудь еще из того же теста, и в этом они [действительно] ничего не смыслят и не занимаются изучением этого – по крайней мере, я так думаю. В одном я уверен и отвечаю тебе за всех троих, что они столько знают о математике, сколько тебе никогда не узнать, потому что ты слишком поздно начал, да и вошел не в ту дверь. Ты говоришь, что они не смогут проникнуть туда, откуда ты черпаешь свои познания. Они не занимаются такими делами, поскольку эти знания и наблюдения – безусловно зловредные пагубные суеверия, пусть даже таким невеждам, как ты, они кажутся божественными науками…[74]