редакции молодые энтузиасты переходили в кафе на улице Архиепископов, сдвигали столики, растаскивали все стулья. Бьялетти еще не изобрел тогда свою знаменитую кофеварку «мока», что теперь каждое утро заваривается в каждом итальянском доме, но Турин уже подарил миру машинки для эспрессо, которые на деле в ту пору были все еще громоздкими махинами, шипящими дыханием сил прирученного пара. Споры продолжались за бесконечными, оплачиваемыми вкруговую чашечками кофе, на повышенных тонах – кого им было бояться? В этой промышленной зоне кругом были все свои. Первостепенной задачей считалась поддержка молодых советских республик, России и Венгрии, против военной интервенции стран Антанты. Поэтому столько было ожиданий в отношении международной забастовки, объявленной на 20 и 21 июля 1919 года. Итальянское королевство постыдно присоединилось к британскому экспедиционному корпусу на Дальнем Востоке и в Сибири, пока Деникин и Колчак наступали на Москву с юга и востока. Французские матросы с должной ответственностью настояли на демобилизации и покинули Одессу и Севастополь, но их коллеги оставались в портах Мурманска и Архангельска. В Венгрии румынские войска, при поддержке все той же Антанты, уже окружили Будапешт со всех сторон и стремительно продвигались к столице…

Результаты международной забастовки в итоге отчасти разочаровали. Во Франции в последнюю минуту отказались присоединиться лидеры Всеобщей конфедерации труда; точно так же, словно по сговору, поступили британские тред-юнионы. В Италии, по указке своего профсоюзного руководства, вышли на работу железнодорожники. Правительства Великобритании, Франции и Италии не были впечатлены размахом выступлений своих рабочих и возобновить торговлю с Советской Россией отказались. А еще через две недели пала Венгерская советская республика – рабочие советы вынужденно согласились уступить власть демократическому парламенту после проведения выборов. Антонио догадался, что международная буржуазия просто использовала венгерских коммунистов из-за их боеспособности. Только они, отстаивая свою революцию, оказались способны защищать и отбивать национальную территорию, оккупированную Чехословакией, Югославией, Галицией и Румынией. Это было до поры до времени выгодно месье Клемансо и сателлитам Франции. Италия негласно поддерживала венгерских красногвардейцев, чтобы иметь рычаг против сербов, хорватов и словенцев – капитаны металлургических предприятий и ВПК из Милана и Генуи вновь, как некогда, стремились к полному контролю над портами всей Адриатики. Все эти интриги подточили вторую пролетарскую республику. Отныне все надежды прогрессивного человечества были связаны только с Москвой.

Со всем должным вниманием изучал Антонио и поступавшую в почтовый ящик редакции периодику классового врага, и корреспонденцию внутрипартийных коллег и оппонентов. На удивление, необыкновенно объективной и беспристрастной оказалась аналитическая статья о советских механизмах национализации промышленности в «Экономисте», официальном органе либерального крыла лондонского Сити. По словам автора, в течение первого года после Октябрьской революции, с ноября 1917-го по июнь 1918-го, в экономике России негласно действовал анархо-синдикалистский режим, введенный с молчаливого согласия большевиков, возможно в качестве эксперимента. Как только к власти пришли Ленин и Троцкий, рабочие по всей стране начали самостоятельный захват предприятий, складов, инфраструктуры коммуникаций. Техническое руководство и инженеры изгонялись с фабрик и заводов, повсюду устанавливался рабочий контроль, за основной функциональный принцип было принято рабочее самоуправление. Связанные с этим процессом перебои в производстве, материально-техническом обеспечении, поставках сырья и готовой продукции вызвали рост вынужденной безработицы в цехах. Обратный процесс начался, когда рабочие Сормовской фабрики в Нижнем Новгороде призвали инженерно-технический состав вернуться на свои рабочие места. Этот прецедент послужил сигналом к началу этапа централизованной большевистской национализации. Уже к началу июня 1918 года было национализировано пятьсот крупнейших предприятий из тех, что находились под угрозой закрытия из-за недееспособности в действовавшем режиме рабочего самоуправления. К концу месяца число национализированных предприятий возросло вдвое, их совокупный капиталеоборот составил около трех миллиардов рублей. Когда была подтверждена неспособность рабочих управлять предприятиями самостоятельно, большевики решили передать эти функции от рабочих коллективов профсоюзным организациям, которые создали районные советы народного хозяйства. В мае эти советы собрались на съезд в Москве, где был основан Верховный совет народного хозяйства, приравненный к народному комиссариату, или министерству. Подводя итоги, английский автор неожиданно признавал, что с учетом экономической отсталости России, голода, банкротств и, особенно, давления внешних врагов, Верховному совету удалось добиться впечатляющей эффективности в деле национализации и управления народным хозяйством.

Не без внутреннего волнения вспарывал Антонио конверты, поступавшие из Неаполя, с газетой «Совет» и письмами от ее редактора Амадео Бордиги. Они познакомились пару лет назад на конспиративном съезде ИСП во Флоренции, сразу после Октябрьской революции в России. Неторопливый, тягучий говорок Грамши с каталонскими нотками в интонационном тембре резко контрастировал с быстрой, шепелявой, насмешливой речью Бордиги, но их сердца бились в унисон, с левого края. Оба горячо выступали за пролетарскую революцию в Италии, которую считали не только возможной, но предопределенной и необходимой. Пламенная речь Бордиги, пересыпанная образным неаполитанским острословием, впечатлила Антонио. Инженер Бордига прочитал в голубых глазах Грамши кристальную честность и пытливый ум. При этом оба чувствовали свой грядущий антагонизм как еле ощутимое поскребывание в душе, в котором они с удивлением отдавали себе отчет лишь годы спустя. Впрочем, сейчас Антонио вполне сознавал, почему он побаивается вскрывать конверты с неаполитанским штемпелем. В последней передовице «Нового порядка» он недвусмысленно дал понять, что туринская секция принимает программу реформистов под началом Турати, которого Бордига именовал не иначе, как «нашей версией Бернштейна». Нет, для Антонио это не было отступлением, предательством их общего с Бордигой крайне левого радикализма. Грамши десятки раз писал и переписывал черновик этой передовицы и в конце концов направил его в печать после безжалостного суда совести в бессонную ночь. Этот компромисс был необходим для достижения требуемой массовости социалистического движения, позже с ним согласится Ленин. Теперь, с опаской вскрывая конверты, он невольно вспоминал, какой издевательской публичной порке был подвергнут Бордигой еще в 1912-м его старший товарищ по «Новому порядку», сооснователь газеты Анджело Таска, призывавший тогда сосредоточить все усилия ИСП на культурно-просветительской деятельности в среде рабочего класса. Однако от нынешней отповеди Грамши просто оторопел. Вся стройная система «рабочей демократии», разрабатываемая Антонио в редакторских колонках «Нового порядка» со дня основания газеты, в личном письме была бесцеремонно объявлена антимарксистской! Надежду на начало построения нового общества изнутри старой буржуазной демократии через захват цехов и рабочее самоуправление Бордига считал опасной фантазией, сбивающей рабочий класс с торной дороги пролетарской революции и уводящей его в дебри капиталистической самоэксплуатации. Еще глупее, по его мнению, были пропагандируемые Антонио попытки строить коммунизм уже сейчас, в границах, очерченных периметром отдельной фабрики.

Вообще, злополучную полемику между туринской и неаполитанской группами, которым все еще предстояло стать главными основательницами ИКП, еще до Антонио начал Андреа Вильонго из «Нового