– Что было потом?

– Ничего. Больше та женщина о себе не напоминала. Но моя подруга еще много месяцев приходила в себя. – И после долгого молчания Флавия добавила: – Хотя мне кажется, что полностью забыть такое невозможно.

– Да, – согласился Брунетти и спросил: – А из твоих поклонников никто не совершал чего-либо подобного?

Флавия отрицательно мотнула головой.

– Из моих? Нет. Абсолютно!

Она перевела взгляд на зеркало, но Брунетти, который со своего места видел ее отражение, понял, что смотрит она на нечто невидимое для них обоих.

Он отметил про себя момент, когда взгляд Флавии снова стал осмысленным. Она быстро повернулась к нему и сказала:

– В большинстве своем это женщины.

– Кто?

– Поклонники, которые меня раздражают. Которые всех нас раздражают.

– Как именно? Что они делают?

Флавия качнула головой, как будто ей трудно было подобрать нужное слово. Она протянула руку и рассеянно подвигала предметы на столе, после чего взяла расческу и кончиками пальцев провела по ее зубчикам. В гримерной было так тихо, что Брунетти показалось, будто он слышит скрип выпрямляющихся пластмассовых зубцов расчески.

– Они словно чего-то от тебя хотят, – наконец проговорила Флавия, но как-то неуверенно. – И пытаются это скрыть, но безуспешно.

– И чего же они хотят?

– Не знаю. Чего-то. От нас. – Флавия снова на какое-то время умолкла. – Может, любви. – Еще одна пауза, более продолжительная. – Но мне не хотелось бы так думать. – Она положила расческу на стол и несколько раз кивнула, словно убеждая себя в правдивости собственных слов.

И когда Брунетти уже собирался заговорить, произнесла с нажимом:

– Поклонники – это поклонники. Но не друзья.

– Никогда?

– Никогда. – Это было сказано с ожесточенной уверенностью. – А теперь – это…

– Да.

– Что мне делать? – спросила Флавия.

– Ты не собираешься задерживаться в Венеции, не так ли? – спросил комиссар.

– Меньше чем через неделю я уеду, и у меня будет немного свободного времени, чтобы побыть с детьми.

Похоже, Флавия немного успокоилась, и Брунетти задал ей еще один вопрос, решив, что дополнительная информация не повредит:

– Ты говоришь, что это началось в Лондоне?

– Да. И продолжилось в Санкт-Петербурге. Горы цветов, но там это нормально: их приносят многие зрители.

– Тоже желтые розы? – спросил комиссар, вспомнив, что такие цветы ей бросали на сцену после представления здесь, в Венеции, о чем она рассказывала за ужином у его тестя и тещи.

– В Санкт-Петербурге желтых роз было немного. А вот в Лондоне – целые охапки.

– Что-то еще?

– Из моих гримерных пропадали вещи. Деньги – никогда, только вещи.

– Какие?

– Пальто, пара перчаток, а в Париже – записная книжка с адресами и телефонами.

Подумав немного, Брунетти спросил:

– Кто-нибудь из твоих друзей не упоминал о странных телефонных звонках?

– Странных в каком смысле?

– Кто-то мог позвонить и спросить, где ты находишься. Представиться твоим другом или подругой, сказать, что ты долго не отвечаешь на звонки…

Было очевидно, что Флавия собирается ответить отрицательно, и тут она что-то вспомнила.

– Да, было такое! Подруга в Париже говорила, что ей позвонили, сказали, что не могут связаться со мной, и спросили, не подскажет ли она, где меня найти.

– Чем дело кончилось?

– Голос ей почему-то не понравился, и она ответила, что месяц со мной не общалась.

– Звонил мужчина или женщина? – уточнил Брунетти.

Флавия сжала губы, словно собираясь сказать что-то такое, что подтвердит его правоту.

– Женщина.

«Я же говорил!» – вертелось у него на языке, но комиссар сдержался.

Флавия наклонилась, оперлась локтями о туалетный столик и обхватила голову руками. Брунетти услышал, как она что-то бормочет, но слов было не разобрать. Оставалось только ждать. Женщина несколько раз тряхнула головой, потом выпрямилась и посмотрела на собеседника.

– Не могу поверить, что это происходит наяву.

Она закрыла глаза, прикусила нижнюю губу, потом снова посмотрела на Брунетти.

– Похоже на дешевую мелодраму, ты не находишь? – В ее голосе не было прежней уверенности. – Хотя я и понимаю, что это происходит на самом деле. Это-то и ужасно!

Как ни хотелось Брунетти ее утешить, вранье не выход. Возможно, краткий разговор между Флавией и Франческой, пара комплиментов таланту девушки и есть связующее звено между ними и нападением на мосту. É mia! Неужели вежливая похвала подвигла кого-то так утвердить свои права на Флавию и любой, к кому она проявит интерес, теперь в опасности?

Брунетти считал удачей, что за годы службы в полиции, хотя ему и приходилось встречать много плохих и очень плохих людей, безумцы среди них попадались редко. У дурного поступка всегда есть всем понятная подоплека: человек жаждет денег, или власти, или мести, или обладания чужой женой. Это один аспект. Второй: обычно существует связь между преступником и жертвой. Они – партнеры, враги, родственники, муж и жена… Надо лишь найти, кто выигрывает (и не только в том, что касается финансов) от смерти или увечья пострадавшего, и дернуть за эту ниточку, разобраться, что их связывает, и – вуаля, злоумышленник найден! Связующее звено есть всегда. Главное – его обнаружить.

Причиной же нападения на Франческу могли оказаться банальный разговор, незначительная похвала, легкое одобрение – все то, чего вправе ожидать начинающая карьеру молодая женщина от любого великодушного человека. И этой малости хватило, чтобы не на шутку кого-то разозлить.

– Что теперь? – спросила наконец Флавия, отвлекая Брунетти от размышлений. – Не могу же я сидеть все время взаперти – в гримерке или в своей квартире? Я не хочу шарахаться от каждого встречного на улице.

– А если я скажу, что тебе опасность не угрожает? – спросил Брунетти.

– В опасности мои друзья, любой, с кем я заговорю. Разве это не одно и то же?

«Только для тех, кто ангельски чист душой», – подумал Брунетти, но вслух этого не сказал. Ему доводилось видеть, как по-разному реагируют люди на физическую опасность. Пока она гипотетическая, все мы – герои и львы, но превращаемся в мышей, как только угроза становится реальностью.

– Флавия, – начал комиссар, – я не думаю, что этот человек хочет тебе навредить. Он или она любит тебя. И надеется получить в ответ уважение или любовь.