Я собиралась поговорить с Романом. Понимаю, как это звучит. Но мне необходимо было увидеть доктора биологических наук вовсе не потому, что я по нему соскучилась. Я должна была рассказать ему и другим биологам о покушении. А не то к ним в лагерь нагрянет полиция. Ведь любой из находящихся в Шишках людей попадает под подозрение. Ну не сообщать же такую новость по телефону…

До лагеря я добралась быстро. Роман воспринял новость на удивление хладнокровно — сквозь зубы процедил: «Приму к сведению. Спасибо, что предупредила». И всё.

Зато остальные охали, ужасались и расспрашивали меня, как все было. Я не стала сообщать биологам никаких подробностей, обрисовала ситуацию в общих чертах. Не хотелось надолго оставлять Виолетту без присмотра, поэтому я вскоре простилась и отправилась в обратный путь.

Я человек городской, в лесу чувствую себя не так уверенно, как в городских джунглях. Конечно, я владею навыками выживания в дикой природе, нормально ориентируюсь на местности, но все равно в лесу я ощущаю себя так, словно на меня смотрят тысячи глаз. И вовсе не потому, что у меня тонкая душевная организация или богатая фантазия. Вовсе нет. Фантазия у меня — примерно как у тостера, так мне и в «Сигме» говорили. А душевная организация… При моей работе про всякие нежности лучше забыть.

В общем, с душевной организацией все понятно. Но сейчас у меня была полная иллюзия, что за мной наблюдают.

Я даже проделала парочку обманных маневров — к примеру, внезапно остановилась и долго прислушивалась, не хрустнет ли ветка, не выдаст ли себя мой преследователь громким дыханием или случайным движением… Но все было тихо. Тогда я решила действовать по-другому. За поворотом тропинки я подпрыгнула, ухватилась за ветку старого дуба, подтянулась, и вот я уже сижу в удобной развилке, наблюдая за тропинкой.

Прошла минута, другая… Мне показалось, что смутная тень мелькнула в подлеске. Эх, жаль, бинокля нет…

В этот момент совершенно с другой стороны послышался шум — треск веток, механическое жужжание, и на тропу подо мной въехал Миша Шишкин в инвалидном кресле.

Признаюсь, я разинула рот. Удивить меня сложно, но тут я не знала, что и думать. День был холодный, ветреный. Одетый в легкий спортивный костюм мальчик двигался по лесу совершенно один, без провожатых. Интересно, чем, черт ее подери, занята эта дура Оксана?!

Я уже собиралась спрыгнуть, но побоялась напугать ребенка. Подождем немного…

В этот момент кресло наткнулось на торчащий из земли корень и застряло. Миша напрасно дергал рукоятки. Моторчик надсадно жужжал, колеса крутились вхолостую. Наконец мальчик сдался. Он заглушил мотор и отчаянным броском выпал из кресла прямо на землю.

Миша Шишкин лежал и плакал, громко, как плачет человек, когда точно знает — никто его не слышит.

Делать нечего, ситуация патовая. Я зашуршала сухими листьями. Миша насторожился. Слезы у мальчика мгновенно высохли, маленький инвалид побледнел и облизнул губы. Ему явно было страшно.

— Не пугайся, ладно? — сказала я, чувствуя себя необычайно глупо.

— Кто здесь? — вскинулся мальчишка.

Я соскользнула с дерева — куда там Робин Гуду! — и приземлилась рядом с Мишей. Теперь настал его черед разинуть рот.

— Привет! — сказала я, точно Карлсон, прилетевший к Малышу.

— Здрасьте… — в лучших традициях Астрид Линдгрен ответил Миша. Но потом справился с изумлением и ядовито поинтересовался: — А вы часто сидите на деревьях?

— Случается, — философски отвечала я. — А вот что ты делаешь в лесу?

— Гуляю, — отвел глаза мальчик.

— Да ладно! — не поверила я. — А где Оксана?

— Трахается с охранником, — без малейшего смущения ответил юный Шишкин. Я закашлялась. А ребенок безжалостно продолжал: — Она каждый день находит себе партнера. Если не охранник, так егерь или конюх. Или папин шофер. Или этот новый болван-секретарь.

Юрочка?!

— До меня ей дела нет, — скривился в улыбке мальчик. — Она только при папе ласковая. А когда он отвернется…

— Хочешь, я с ней поговорю? — предложила я, перебирая в воображении все, что хочу высказать этой похотливой курице.

— Не надо, — пожал плечами Миша. — Это уже не важно. Я решил умереть.

— Что ты решил?! — я не поверила своим ушам.

— Умереть, — Миша наконец-то взглянул мне в глаза. — Я давно решил, но все как-то не решался. А сегодня подумал: поеду в лес, и пускай меня там волки сожрут!

Бедный ребенок, воспитанный на Фениморе Купере! Да, маленький инвалид в чем-то взрослый не по годам, а в чем-то ребячлив не по возрасту…

— Знаешь, давай все-таки не сейчас, — сказала я. Подняла невесомое тельце и усадила в кресло. Хватило одного движения, чтобы освободить застрявшее в развилке корней колесо. Я сняла с себя куртку и закутала в нее ребенка. Потом ухватилась за ручки и покатила кресло в сторону дома.

— Ладно, — философски ответил Миша. — Не сегодня, так завтра. Вы все равно меня не остановите. Могу из окна выброситься. Могу фен уронить в ванну. Времени у меня много, что-нибудь да придумаю.

— Послушай, — осторожно заговорила я. — Что-то случилось, да? Из-за чего ты решился… на самоубийство именно сейчас?

Миша закусил губу. Я думала, что не дождусь ответа. Осенние листья шуршали под колесами. Мы уже почти доехали до дома, когда мальчик заговорил:

— Я никому не нужен. Только всем мешаю. Папа винит меня в маминой смерти. Виолка — та вообще видеть не может. Даже Оксана, которой деньги платят за то, чтобы она за мной смотрела, по ночам оставляет меня одного. А ночью в доме так страшно… Слышно, как в лесу воют эти проклятые волки. И их король, этот главный у них, тоже воет… Человек-волк. Я думаю, он оборотень.

Миша говорил совершенно серьезно. Большие глаза мальчика лихорадочно горели на бледном личике.

— Один Аркаша был добрый, — продолжал Миша. — Он меня навещал. Но его загрызли волки. И я тоже не хочу жить. Без меня всем будет лучше…

— Постой, погоди! — не поняла я. — Откуда ты знаешь, что Аркадия загрызли волки? Кто тебе сказал?

— Я сам видел, — шепотом сообщил мне мальчик.

Я онемела на мгновение.

— Ты что… ты ночью был в лесу?

— Нет, — заговорщическим тоном сказал Шишкин-младший. — Но у меня есть пленка. Пленка, на которой все видно.

— Та-ак, — протянула я, закатывая коляску по пандусу на крыльцо. — А ты можешь мне ее показать? Ну, эту самую пленку?

— Ладно, если хотите! — пожал плечами Миша. — Только Оксане не говорите. И вообще никому. Это тайна, ясно?

Я кивнула и вкатила кресло в лифт.

Оказавшись в привычной обстановке, Миша оживился. Мальчик скинул мою куртку и подъехал к телевизору в углу. В отличие от компьютера, этот предмет явно использовался обитателями третьего этажа.