небольшой сад сзади дома, и там он лег. Андрей был благодарен Евдокии Матвеевне. Ему никого не хотелось видеть. Он лежал, прищурив глаза, и смотрел сквозь осеннюю листву на солнце. Потом незаметно заснул. А проснулся, когда уже был вечер.

После ужина он, помаявшись в нерешительности, спросил Лидочку:

— Ты не обидишься, если я сегодня попрошу у Евдокии Матвеевны твоей руки?

Лидочка удивилась. Захлопала ресницами, как ребенок, которому обещают поездку на рождественскую елку, а может, в цирк.

— Ой, что ты! — сказала она. — Сейчас?

— А ты возражаешь?

— Я совершенно ни капельки не возражаю, — сказала Лидочка решительно. — Но сейчас такое время, что ничего неизвестно.

— Именно поэтому я не хочу откладывать.

Лидочка взяла его за руку и повела в залу, где мама накрывала на стол.

— Мама, — сказала она, — папа уже встал?

— Иду, — отозвался Кирилл Федорович. — Иду, иду. — Он был в халате и шлепанцах. — Это был немецкий линейный крейсер «Гебен», — сказал он. — Прорвался из Босфора. Наши линкоры ведут преследование. Сегодня-завтра с ним будет покончено.

— Папа, погоди, — сказала Лидочка, — Андрей хочет сказать важную вещь.

Отец не заметил, что они стоят держась за руки. Но Евдокия Матвеевна заметила. Она смотрела на сплетенные пальцы.

— Извините, наверное, вам покажется, что сейчас не время и я еще очень молод, — сказал Андрей. — Но я прошу Лидиной руки.

— Я согласна, — быстро сказала Лида, будто боялась, что родители откажут или, еще хуже, будут смеяться.

— Ну что ж. — Кирилл Федорович, к которому все обернулись, откашлялся и сам посмотрел на жену. — Конечно, это неожиданно, но, с другой стороны, если есть чувство? Правда, Дуся?

— Идите, я вас поцелую, — сказала Евдокия Матвеевна. — Вы — хорошие дети.

Она поцеловала Андрея в лоб, потом Лиду. Кирилл Федорович ушел, и Евдокии Матвеевне пришлось звать его. Он переодевался.

— Несолидно! — смущенно откликнулся он. — Надо в мундире.

Перекрестив их, Евдокия Матвеевна серьезно сказала:

— Я рада, что вы нашли друг друга. Я не желаю Лиде другого мужа, а себе зятя. И дай вам Бог держаться друг дружки в наше жестокое время. Но пока что о свадьбе и речи быть не может.

— Мы еще и не обсуждали, — сказала Лидочка. — Ты не беспокойся.

Здесь она была командиром, и в конце концов все получалось так, как она хотела.

За ужином никто и словом не упомянул свадьбу. А Андрею в какой-то момент показалось, что свадьба уже свершилась. Давно.

И он уже много, может, сотни раз сидел за этим столом в этой зале. И даже то, что Кирилл Федорович стал говорить о политике, о наступлении в Галиции и перспективах на Средиземном море, было привычным.

Потом Евдокия Матвеевна вдруг смутилась — где постелить Андрею. Но Андрей напомнил, что ночует в доме отчима. Это привело его будущую тещу в ужас.

Когда он шел по переулку, он тихо повторил слово: «Невеста». Это было очень красивое слово.

Лидочка высунулась из окна:

— Приходи как можно раньше!

Спустившись на набережную, он увидел небольшую толпу. Толпа была неподвижна и под светом фонарей казалась театральным хором.

Оказалось, что люди рассматривали воронку, которая осталась после взрыва немецкого снаряда. Воронка была неглубока, но землю разметало вокруг и розовый куст лежал на боку.

* * *

На этот раз дом отчима был не столь зловещ, как вчера.

Полицейский, узнавший Андрея, был добродушен. Он зашел в дом следом за Андреем и, когда тот предложил напоить его чаем, сразу согласился, сам разогрел самовар, а пока Андрей был у себя в комнатке, пошел в сад и крикнул оттуда:

— Не возражаете, если я яблочек соберу? Все равно пропадут.

Яблоки у отчима были чудесные. Он сам выводил новые сорта, даже ездил к одному чудаку в Козлов Тамбовской губернии, о котором был высокого мнения. «Человек не признает Менделя, — говорил отчим, — но чутьем, интуицией добивается сказочных результатов. Бербанк бы ему позавидовал. К сожалению, Россия не страна для талантов. Талант у нас не только оценить, но и использовать не умеют».

Когда обрадованный разрешением полицейский шумно полез в сад, Андрею стало жалко, что тот погубит что-нибудь из трудов отчима, и он, не решившись отказаться от непродуманного решения, вышел в сад за урядником, полагая, что в его присутствии тот особенно не разгуляется. Тем более что в саду уже было почти темно, и цепочка лампочек, зажженная Андреем, придавала ему праздничный вид, словно сейчас с террасы послышатся голоса гостей и звон бокалов. Полицейский оказался не нахальным, веток не ломал, набрал разных сортов полную фуражку и, положив ее на столик в саду, сказал, что, когда сменится утром, отнесет домой, у него трое хлопчиков, пускай побалуются. Полицейский был усатый, грузный, говорил певуче и вставлял в речь украинские слова.

Андрей вынес уряднику стул, чтобы тому не сидеть ночью на камне, но тот сказал, что служба этого не дозволяет, после чего уселся на стул и тут же задремал.

На второй этаж Андрей не поднимался. Когда они расставались на ночь, полицейский сказал:

— Я вам, господин студент, туда ходить не советую.

— Почему?

— Я туда часом подымался — ну ровно вурдалаки… — Он не смог яснее выразить мысль, но Андрей понял.

Было уже около двенадцати, и Андрей улегся спать у себя, не закрывая дверь в коридор, чтобы услышать, если что-то произойдет снаружи. Он думал, что долго не заснет. Он вновь и вновь повторял в памяти сцену официальной помолвки в доме Иваницких, стараясь воспроизвести, как бы для истории, каждое слово и жест действующих лиц, потом подумал, как он мало знает Лидочку, у которой обнаружился решительный характер. Наличие у Лидочки характера Андрея умилило, и в этом умилении он заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то заглядывал в окно.

Странно, но спящее сознание Андрея пробудилось не от звука, а именно оттого, что в прямоугольнике окна образовался темный силуэт, закрывший луну.

Андрей открыл глаза и мгновенно сообразил, где он, почему он в этом доме. Видно, и во сне он был настороже.

Андрей лежал неподвижно, стараясь разглядеть замершую у открытого окна фигуру. Ему хотелось, чтобы это был отчим. И он даже дорисовал в воображении фигуру человека, сделав ее выше, стройнее, и тогда же понял, что ошибается.

Человек, стоявший в проеме открытого окна, не был отчимом.

«Сейчас он начнет перелезать через подоконник, — понял Андрей. — Вот сейчас он протянет руку вперед… А что тогда должен сделать я? Я не успею добежать до двери. Крикнуть? Услышит ли полицейский?»

Фигура стояла неподвижно, словно статуя командора, которая никак не решит, умертвить дон Жуана