де Пале, главную торговую улицу Ла-Рошели, мы протопали без боя, а уже когда показалась главная въездная башня, наткнулись на баррикаду, из-за которой по нам открыли сильный огонь из ручных кулеврин.

Первый залп из пушек почти ничего не дал, картечь не сработала против завала из бревен и каменных обломков. Пришлось затормозить, а пока пушкари перезаряжались на ядра, отправить в обход отряд во главе с фон Штирлицем. Стрелки атаковали франков, закидывающих нас стрелами и болтами с крыш прилегающих к баррикаде домов.

— Готово, сир… — Мой знакомый еще по рутьерским временам, бывший кондотьер из Генуи Лоренцо Бульони сам несколько раз махнул по воздуху запальником, раздувая фитиль.

— Работай…

Грянул залп, я дождался, пока ветер рассеет пороховую гарь, выглянул из-за павез, которыми меня прикрывали оруженосцы, и удовлетворенно кивнул, а потом вдруг расслышал цокот подкованных копыт по мостовой. Обернулся и увидел, как из переулка нам в тыл выскочило не менее трех десятков тяжеловооруженных французских жандармов с копьями наперевес.

Этого еще не хватало…

— Три тысячи чертей!!! Кругом, кругом! Пики, товсь! Аркебузиры, огонь!!!

И, вырвав из рук одного из кутюлье алебарду, сам встал в строй.

— Святой Георгий!!! Франция!!! Режь, убивай!!! — яростно хрипели франки, на скаку формируя тупой клин.

Разворачивать и перезаряжать пушки уже не было времени. Но спитцеры все-таки успели перестроиться. Терция мгновенно ощетинилась спицами — длинными пехотными пиками с тонкими гранеными наконечниками и разом стала похожа на громадного дикобраза.

Часто захлопали аркебузы, но уже через мгновение лавина закованных в железо громадных дестриеров с грохотом врезалась в наш строй.

Первые три ряда пикинеров жандармы прорезали, как раскаленный нож — кусок коровьего масла, после чего… завязли в тесных шеренгах.

Кряжистые фламандцы, приглушенно матерясь, заработали алебардами. Коням рубили ноги, крючьями гизарм стаскивали всадников на землю, где резали их как баранов. Возможно, если бы нас было меньше, французы могли прорваться, но сейчас им оставалось только отчаянно отбиваться и умирать.

Выбрав момент, я вонзил острие алебарды под латную юбку рыцаря в богато украшенных золотой чеканкой доспехах и толчком всего своего тела выбросил его из седла. Рыцарь выпустил свой бастард, которым остервенело рубил пикинеров, беспомощно всплеснул руками и с лязгом саданулся об булыжники мостовой.

— Не убивать, он мой пленник!!! — зарычал я, заметив, как к нему метнулись добивать, стал искать взглядом, кого еще атаковать, и понял, что уронил последнего француза.

Из-за баррикады было вздумали нас атаковать, но им навстречу подоспел еще один отряд наемников.

— Строй!!! — зарычал я. — Все в строй! Идем дальше! С ранеными оставить пару человек. Шевелитесь, шевелитесь…

Дальнейший путь я продолжил верхом. Великолепный дестриер того самого рыцаря, которого я скинул с седла, на удивление быстро пошел на контакт.

До главной въездной башни Ла-Рошели мы добрались без стычек, а у нее выяснилось, что ворота открыты и все, кто хотел и мог, уже сбежали из города.

Все ворота в город я приказал запереть, на стены выставил усиленный наряд. Несколько отрядов из бургундского и бретонского контингентов я направил для прочесывания города, после чего пришло время выбрать себе место для руководства дальнейшей оккупацией Ла-Рошели.

Ставкой я назначил дом городского прево, куда немедленно и отправился, предварительно объявив сбор всем командирам отрядов для доклада.

— Сир!!! — Логан протянул мне флягу. — Самое время пропустить по паре глоточков!

Но едва вытащил пробку, как неожиданно услышал истошный женский визг, доносившийся из окон богатого особняка.

Я соскочил с седла, бросил поводья Луиджи и быстрым шагом направился в дом.

Только вошел, как узрел картинку, наглядно демонстрирующую собой понятие насилия и мародерства.

Десяток солдат сноровисто потрошили сундуки, на полу в лужах крови валялось несколько трупов гражданских, а пару женщин тут же пользовали на столах по назначению.

— Стоять!!! — вне себя от ярости заорал я и сшиб ближайшего солдата ударом кулака на пол.

Наемники было схватились за оружие, но взведенные арбалеты дружинников быстро поубавили их пыл.

— Из какой компании?

Наемники замялись.

Я выхватил из-за пояса пистоль и в упор разрядил его в морду ближайшего солдата.

— Оглохли?

— Из компании Люка Холлеманса… — угрюмо буркнул молодой коренастый парень.

— Кто разрешил грабить? Кто, я спрашиваю?

Никто не ответил. Я немного помедлил и бросил Штирлицу:

— Всех под стражу…

Один из солдат попытался выскочить в окно, но ему немедля всадили болт в спину. Остальных разоружили и принялись вязать руки.

Настроение безвозвратно испортилось. Грабеж после взятия города — это святое, но еще до начала экспедиции я строго-настрого приказал не трогать гражданских. Отъем ценностей тоже должен был начаться только по команде и только оговоренными способами. Н-да, опасения начинают подтверждаться. И дело не в нескольких изнасилованных девках и опустошенных сундуках, а в том, что Холлеманс создает прецедент. Если спустить ему с рук, остальные немедля последуют дурному примеру и город поглотит кровавая резня. Опять же это урон моему авторитету. А значит, Красавчик зажился на этом свете. Но все надо сделать по закону, чтобы потом никто не мог упрекнуть Барона. Так, пожалуй, поступим следующим образом…

План я обдумал по пути в ставку, а в каминном зале особняка прево сразу бросились в глаза лужи крови на коврах.

На молчаливый вопрос сержант из отряда Яна Гартмана, бережно баюкая перевязанную руку, зло ответил:

— Хозяин шибко рубился. Троих наших положил. А в меня его баба из арбалета болт всадила. И рожу до крови расцарапала, шлюха.

Я неожиданно вспомнил, что как раз прево Ла-Рошели ухлестывал за Катериной.

— Чистая ведьма, ей-ей, — продолжил арбалетчик. — Истинно говорю. У меня глаз наметанный.

— Что с ними?

— Что-что… — заворчал фламандец. — Под замок посадили. Раздельно. Думали бабу разложить, на диво хороша собой оказалась, гладкая такая и пригожая, да поостереглись.