Сэмюэл гордится своим успехом в роли политика-радикала и все богатеющего бизнесмена. Он владеет не только весьма прибыльной портняжной мастерской, но и отличной фермой под названием Гангрог-холл. «Холлами» называются усадьбы местной знати, и Гангрог-холлу, конечно, до них далеко, но он неизмеримо превосходит простое обиталище ремесленника. Сэмюэл также владеет им полностью, а не арендует. Именно здесь он тешит свое пристрастие к хорошим лошадям. А хорошие лошади быстро бегают, и владелец таких лошадей любит, чтобы они выигрывали скачки.

Однако скачки требуют познаний и проницательности совершенно иного рода, чем у процветающего предпринимателя. А Сэмюэл, как все богачи, склонен считать, что знает чужие ремесла не хуже своего. И разве владелец, выставляющий лошадей на местные скачки – иногда аж в самом Шрусбери, – может не поставить на собственную лошадь, причем существенную сумму? Конечно, играть на скачках – значит идти против всех канонов веслианства, и Сэмюэл делает ставки втихую, но все же делает; он убедил себя, что это вовсе не азартная игра, а особый вид инвестиций. Кто же может судить о способностях лошади, как не владелец, который сам случил отличных матку и жеребца и поручил их отпрыска жокею Джонсу, взяв его к себе на службу?

Жокей Джонс, однако, не веслианец. Даже и близко нет. Он родился, вырос и был воспитан в одном из «затворов» Траллума, а его любимое место проведения досуга – местная трущоба с весьма уместным названием Головоломный Тупик. Жокей Джонс хорошо зарабатывает на скачках – подстраивая так, чтобы лошади Сэмюэла не выигрывали, ну или выигрывали изредка, только чтобы отвести подозрения. Так что Сэмюэл все теряет и теряет деньги, и вот уже Гангрог-холл заложен по самую крышу неким жителям Шрусбери, умеющим хранить секреты, а Сэмюэл слишком часто ходит в «Особняк» утешаться бренди с сельтерской. Его тамошние собутыльники знают, что жокей Джонс – жулик, но молчат. Да если б и не смолчали, Сэмюэл их и не поблагодарил бы. Так что они лишь перешептываются у него за спиной – о том, что он, похоже, сам себе роет яму.

Сэмюэл все же человек твердых моральных устоев, и это в конце концов приводит его к падению, а Гангрог-холл вместе с конюшней – к продаже с молотка. Даже портняжная мастерская под угрозой, но ее Сэмюэл все же не теряет, так как, будучи долгодумом, предусмотрительно оформил половинную долю на старшего сына, Уолтера. Но Сэмюэла половинная доля в портняжной мастерской уже не спасет. Павшая на него тень сгущается в ночную тьму, когда он подписывается поручителем по векселю другого диакона из своей молельни, некоего Люэллина Томаса, бакалейщика и крупного поставщика продуктов. Слишком крупного, как выясняется, ибо вексель – на большую сумму, и Люэллина Томаса спасает от банкротства лишь поручительство Сэмюэла и его твердый принцип: никогда не бросать друга в беде. Итак, банкротом становится Сэмюэл – он без единого звука расплатился по векселю и теперь разорен. Увы, Гераклит! Увы, Джон Весли!

Банкротство! Жупел коммерсантов той эпохи, способный отправить человека в небытие! Ибо в те времена банкротом можно было стать лишь единожды; второго шанса не давали, банкротиться раз за разом не позволялось. Все кончено за считанные месяцы. Теперь Сэмюэл ютится в квартирке над портняжной мастерской, и приближается черный день, когда ему предстоит, по местному выражению, «взойти по ступеням ратуши», чтобы его официально объявили банкротом.

Конечно, ему не грозят нужда и нищета, ибо Уолтер сделает все, что в его невеликих силах, чтобы последние годы отца прошли в довольстве. Ему не придется жить в работном доме «Форден-юнион», в этом страшном приюте, которым пугают детей и непредусмотрительных взрослых. Но Сэмюэл гордился успехом в своем мире, а ныне переживает позор – еще сильней, чем тот, что навлек на семью Томас.

Из-за всего этого Сэмюэл слег, и за два дня до того, как ему предстоит взойти по ужасным ступеням и предстать пред своими бывшими коллегами, городскими советниками, у него безо всякого шума происходит сердечный приступ, и Уолтер находит отца мертвым. Тот не пережил позора, который тогда часто был, и сейчас еще бывает, смертельным ударом. Судьба в очередной раз отыграла сюжет – старый как мир и все-таки неожиданный и сокрушительный для каждой новой жертвы.

Для меня этот поворот дела тоже неожидан и сокрушителен. Для меня, стороннего зрителя. Я рыдаю, насколько это возможно для призрака, ибо Сэмюэл – мой прапрапрадед, о котором я не знаю ничего, кроме имени, но от которого унаследовал темно-рыжий цвет волос. Мне безразлично, что он ничего особенного собой не представлял – просто коммерсант, который преуспел в далеком маленьком городке, сроду не виданном мной, а затем погиб, поскольку был самонадеян, и глуп, и верен, и добродетелен согласно своим принципам; совсем как я, доходит до меня с опозданием. Не существует людей, которые бы ничего особенного собой не представляли. Каждый из нас, живя на свете, играет с Судьбой в ее древнюю игру, а выигрыш или проигрыш определяется не посторонними судьями, но самим игроком.

Итак, Сэмюэл отдает Богу душу, оставив имение в полном хаосе. Разгребать за ним некому, кроме старшего сына, Уолтера, человека совершенно неподходящего для этого дела.

Я кое-что знаю об Уолтере, ибо параллельный монтаж, похоже, излюбленный прием этого режиссера; он чрезвычайно экономно впихивает в один экран несколько линий действия и таким образом показал мне детство Уолтера, его юность, его падение и его брак.

Уолтер был умником, а Дэвид – веселым мальчиком и всеобщим любимцем. Уолтер был набожен и прилежен и отправился учиться в хороший пансион – не в одну из знаменитых английских закрытых школ для мальчиков, но в школу для валлийских веслианцев. Там он завоевывал награды одну за другой и обнаружил особые склонности к математике. Он организовал молитвенные собрания таких же набожных мальчиков, безупречно соблюдал заветы веслианской религии и с этой целью испытующе заглядывал себе в душу, как положено веслианцу. Он был плотного сложения и за необычайно толстые ноги получил кличку Воротные Столбы. Дальнейшее направление его жизни было видно довольно ясно. Как все верующие мальчики, он одно время хотел стать священником, но скоро оставил эту мысль и решил пробиваться в государственные служащие. На государственной службе всегда найдется место хорошему математику, а Уолтер к тому же был способен к языкам: он с детства говорил по-валлийски и по-английски, а двуязычие дает большую фору в изучении латыни и греческого, и он впитал эти языки практически без усилий. Министерство финансов, Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел – казалось, ему открыты все пути, и когда наконец он завоевал стипендию на обучение в Оксфорде, карьера была уже практически у него в кармане.

Но судьба решила иначе. Когда Уолтеру исполняется восемнадцать, его мать заболевает и собирается умереть. Лежа при смерти, она подзывает сына:

– Уолтер, милый мой мальчик. Пожалуйста, обещай мне никогда не бросать отца. Он нуждается в тебе. Он не такой сильный, как кажется. А Дэвид, как ты знаешь, нас очень разочаровал. Обещай мне, милый.

Уолтер встает на колени у кровати и обещает, ибо кто может отказать матери, лежащей на смертном одре? И это – во многих важных аспектах – знаменует его конец. Уолтер молит Господа о даровании сил, чтобы выполнить обещанное, стать посохом и опорой для отца. Не проходит и двух недель, как мать умирает.