— Что ж, милая, коль скоро ты не побаловала меня своим пением, мы могли бы потанцевать.

С этими словами он подошел к граммофону, который по богатству отделки мог соперничать с позолоченной шкатулкой, покрутив ручку, завел его и поставил пластинку. Белла услышала сперва громкие шипящие звуки, а затем раздалась хоть и слишком жалостная, но приятно-томная мелодия «Старой милой песни любви». Мелодия будила столько воспоминаний, что девушка невольно поежилась.

Жак подошел к ней и поклонился.

— Потанцуешь со мной?

Белла шарахнулась от него, словно он предложил Бог весть что, а не медленный танец. Господи! Она в безлюдном доме наедине с Жаком и тонет в его глазах, млеет от его нежной, искушающей улыбки — и теперь к этому добавляется та самая сладостная песня, звуками которой призрак Жака заманивал ее в путешествие во времени! А скоро, очень скоро Жак превратится в этого призрака…

Сжимая кулачки от бессилия, она сделала еще шаг назад.

— О Господи! Я не могу танцевать с тобой…именно под эту музыку!

— Тебе не нравится?

— Нет… не поэтому…

Стоя к нему спиной, Белла чувствовала, что он идет к ней. Он взял ее руку и поцеловал ее сжатый кулачок. Она словно во сне повернулась к нему…

— Отчего ты не хочешь потанцевать со мной? Почему ты так против «Старой милой песни любви»?

— Я… я не могу объяснить. Это слишком…

— Слишком нежная, трогательная музыка? — Он осторожно обнял ее и, страстно глядя в глаза, произнес: — Вот и хорошо, что эта мелодия трогает тебя. Я хочу, чтобы ты стала нежна, как эта песня. А потом и страстна.

Он уже преуспел в этом. Он касался ее, держал в объятиях. Она самозабвенно впитывала каждое его слово, таяла от аромата и близости его тела.

— О, Жак…

Он прижал ее крепче к себе, а Белла даже не думала вырываться, ей было уютно в его объятиях.

— Брось думать, та belle, — шептали его губы, утопающие в ее волосах. — Просто чувствуй музыку вместе со мной. Дай мелодий унести себя в заоблачные края…

Он повел ее по комнате в медленном танце.

Белла была наверху блаженства. Танцевать с Жаком было все равно что вальсировать на облаке — настолько искусно он вел ее, настолько хорошо чувствовал ритм. Когда он пел или играл на рояле, он сливался с музыкой, сам становился музыкой, и ритм его тела превращался в составную часть мелодии. То же случилось и сейчас, когда он танцевал.

Внутри Беллы бушевал такой вихрь эмоций, что она дивилась, как это ноги еще держат ее. Жак так близко и такой живой… Но пройдет совсем немного времени, и он превратится в привидение — бесплотное, безжизненное. Желанный, красивый, блистательный и безработный — будет лежать в луже крови с ножом в спине. Что, если она не сумеет спасти его? Ведь ей не перенести такую потерю! Не может прекрасная песнь его жизни прерваться скоро и бессмысленно. Это святотатство — умереть так рано и так глупо. Ведь он в отличие от нее способен петь, и петь чудесно, потому что его душа живая, а ее — полумертвая, придавленная страхом…

Пластинка доиграла до конца. Остались только шипение и мерные щелчки. Жак остановился, заглянул ей в глаза и прошептал:

— А теперь ты должна подарить мне поцелуй.

Кровь застучала в висках Беллы. Она удивлялась, как до сих пор ей удавалось противиться ему. Совершенно очевидно, она недооценила его чувственность и огромный любовный опыт. Недавно он твердо заявил, что на одном поцелуе не остановится. Но ведь и она может не захотеть остановиться на одном поцелуе!

— Пожалуйста… не надо… — умоляющим голосом пролепетала девушка.

С нежной настойчивостью он стал оттеснять ее к стене, гипнотизируя своим текучим, вибрирующим голосом:

— Ты так прекрасна, милая, ты должна быть моей. Пойми, я тебя не принуждаю. Рано или поздно ты ощутишь непреодолимую потребность прийти в мои объятия. И тогда я сделаю так, что душа твоя запоет.

При всем своем возбуждении Белла все же сумела издать иронический смешок:

— Ах, пожалуйста, только без пошлостей вроде мы сольемся в музыкальном экстазе».

Жак не дал сбить себя на шутливый лад и остался предельно серьезен. Он взял лицо девушки в свои руки и властно сказал:

— Но это так, мы сольемся в экстазе. Да, так будет!

У Беллы окончательно пропала охота острить. Она безмолвно млела под его страстным взглядом, а Жак склонился к ней и искал ее губы.

Горячее желание захлестнуло девушку, когда рот Жака нашел ее рот. Ощущение было бесподобным — как крещендо огня на губах, как сладостное форте в самой прекрасной из слышанных арий. Тихо постанывая, она обвила руку вокруг его шеи и пробежала пальцами по густым кудрям на затылке, ощутив, как от ее касания он весь напрягся и крепче прижал ее к своей мускулистой груди. Настойчивый язык Жака раздвинул ее губы и проскользнул в рот.

Ласка вызвала такой мощный ответ во всем теле Беллы, что она задохнулась и невольно подалась назад, чтобы высвободить свои губы и вдохнуть воздуха.

— Non, non, — грубо сказал он и снова впился ей в губы.

Отдаваясь страсти, Белла раздваивалась: чувствовала себя безнадежно потерянной и одновременно чувствовала, что нашла себя. Никогда прежде поцелуй и объятие с мужчиной не действовали на нее так — потрясая все существо, разрушая внутренние преграды, оставляя ее беззащитной и уязвимой. Она хотела идти дальше… дальше! Хотела, чтобы этот огонь распространился по всему телу, чтобы Жак ласкал ее повсюду, чтобы пламень проник в нее.

Его губы задержались на ее алеющей щеке, прикоснулись к мочке уха.

— Белла, милая Белла, — исступленно шептал Жак.

Белла дышала коротко и прерывисто. Когда его ладонь легла ей на грудь, она ощутила дурманящее, приятное покалывание в своих твердеющих сосках. У нее не было ни сил, ни желания сопротивляться ему, но губы машинально шепнули едва слышно:

— Пожалуйста, не надо.

— Не надо? — повторил он. — Но я же едва касаюсь тебя, дорогая. Тебе достаточно оттолкнуть мою руку — и ты в безопасности.

Белла догадывалась, что о безопасности можно навсегда забыть. Какая там безопасность! Ведь вместо того чтобы сопротивляться, она после его слов вопреки всякой логике встала на цыпочки, прижала свои губы к его губам и храбро протолкнула свой язык в горячие глубины его рта.

Жак издал стон удовольствия и весь отдался поцелую. Голова Беллы кружилась от восторга, и она обнимала Жака так судорожно отчасти и для того, чтобы не упасть. Наконец он оторвался от нее, вдохнул воздуха и прижал ее голову к своей шее.

Пока его пальцы ласкали ее спину и изгибы ее бедер, он тихонько спросил:

— Догадываешься, дорогая, что еще я хочу показать тебе в своем доме?

— Что? — отозвалась она, едва дыша.