Запеченный на костре угорь оказался потрясающе вкусным. Этому способствовали еще и приправы – какие-то пахучие травки, которые Гоэмон нашел неподалеку от берега озера. В травах юный синоби разбирался не хуже какого-нибудь знаменитого лекаря. Ученики школы Ига-рю обязаны были не только уметь тайно проникать в стан врага и сражаться, но и при надобности лечить свои раны, а также выживать в лесу при полном отсутствии пищи.

В общем, отдых удался на славу. Комэ ди Торресу казалось, что он сбросил гору с плеч. И в который раз иезуит одобрил свое спонтанное решение взять юношу в услужение. Гоэмон был выше всяких похвал. Вот только жаль, что он не христианин. Как преподобный ни настаивал, а юноша упрямо отказывался сменить веру. Но время терпит. Капля камень точит. Падре, принадлежащий к Обществу Иисуса, которое возглавлял генерал Игнасио де Лойола, умел ждать.

Сложив куски угря в предусмотрительно захваченный мешок, Гоэмон поторопился вслед своему хозяину. При этом он нагнулся и подобрал дубину, с которой Комэ ди Торрес хотел броситься ему на выручку. Она была похожа на посох ямабуси, довольно увесиста, но главным, что привлекло внимание юного ниндзя, было своеобразное навершие – завитки бывшего корня. Если хорошо присмотреться и слегка пофантазировать, то в нем можно было различить смеющегося Будду. Гоэмон загорелся идеей доработать посох, чтобы изображение Будды полностью проявилось, и покрыть его лаком.

Так они шли вдоль озера, наслаждаясь вечерней тишиной и покоем, пока не добрались до скалы, которая поднималась из воды и нависала над тропой как чудовищная Исси. Такуми по-прежнему плелся где-то далеко позади. Гоэмон обернулся, чтобы окликнуть его, и в этот момент заметил, что на скале, спрятавшись среди чахлых кустиков, притаился человек. И он целился в преподобного из лука!

Все дальнейшее произошло настолько стремительно, что Комэ ди Торрес не успел опомниться. Сюрикен Гоэмона мелькнул в воздухе, как серебряная рыбка, и лучник, схватившись за горло, в котором торчала острая металлическая звездочка, практически беззвучно рухнул под ноги иезуиту. Кровь била ключом из перерезанной артерии и мигом образовала на земле красную лужу. Пока Комэ ди Торрес приходил в себя от неожиданности, из кустов, растущих по обочинам тропы, выскочило два человека явно разбойного вида. Один из них держал в руках устрашающего вида нагинату, а другой – обычную дзе, дубинку, но окованную металлом.

Не обращая внимания на Гоэмона (видимо, разбойники надеялись, что слуга даст деру; а то, что их товарищ лежит на земле с сюрикеном в горле, до них пока еще не дошло), они бросились к Комэ ди Торресу, который не сплоховал, – он выхватил свой танто и встал в оборонительную позу. Конечно же, супротив нагинаты его нож, несмотря на внушительные размеры, был совсем ничтожным оружием. Но решительность падре несколько озадачила разбойников и они на мгновение приостановились.

Этого времени для Гоэмона оказалось вполне достаточно. Он ворвался между иезуитом и разбойниками как вихрь. Всего два удара найденной на берегу дубиной – и негодяи оказались повержены; навершие в виде Будды раскололо одному из них череп, а второго погрузило в долгий сон.

Когда приплелся Такуми, все было кончено. Комэ ди Торрес дрожащими руками пытался вернуть свой танто в ножны, а Гоэмон совершенно бесстрастно очищал дубину от крови и мозгов пучком травы. Бедного Такуми совсем переклинило: он только блеял что-то неразборчивое, глядя на поверженных разбойников. Но еще больше его поразил сюрикен. Видимо, он знал, кто использует это оружие. Во взгляде, который он бросил на Гоэмона, мелькнул ужас. В ответ юноша мягко улыбнулся Такуми и сказал, обращаясь к иезуиту:

– Нам нужно уходить, господин. И как можно быстрее.

– Да-да, конечно…

Теперь уже Такуми шел – скорее бежал – впереди. За ним поспешал и преподобный. Гоэмон немного задержался – для того, чтобы забрать сюрикен и свернуть шею третьему разбойнику, пребывавшему в беспамятстве. Он ни в коем случае не должен был оставлять никаких следов. Конечно, Гоэмона беспокоил Такуми, который узнал то, что ему не следовало знать. Но это уже забота его напарника, все того же ловкого воришки, который помог юному синоби втереться в доверие к Комэ ди Торресу.

Изрядно потрепанная штормами трехмачтовая каракка[46]«Санта-Катарина» уверенно держала курс на Гоа. Огромные белые паруса при смене галса хлопали, словно выстрел из аркебузы над самым ухом, и Гоэмон вздрагивал, хотя и пытался заставить себя держаться невозмутимо. Море было для него непривычной стихией, и он с невольным страхом посматривал на буруны по правому борту, которые вскипали у берегов какого-то безымянного острова. Капитан португальского судна старался по возможности держать «Санта-Катарину» поближе к суше (мало ли что может случиться с кораблем, лучшие годы которого далеко позади), но изобиловавшие коварными рифами и мелкими островками воды на пути каракки часто заставляли его уходить в открытое море, где можно было ждать не только непредсказуемого появления коварных тайфунов, но и жестоких японских пиратов вако.

В один из дней Комэ ди Торрес вдруг засобирался в дальний путь. По какой-то срочной надобности ему нужно было посетить главную миссию ордена монахов-доминиканцев, к которому он принадлежал. Она располагалась в Гоа, столице Португальской Индии. Где находится этот город, Гоэмон даже не мог представить; ему казалось, что это край света, хотя иезуит и говорил ему, что до Европы плыть в три раза дольше. А еще иезуит рассказал юноше, что полстолетия назад Гоа был частью Биджапурского султаната, которым правила династия Адиль Шахов. Португальский флот под командованием генерала Афонсу д’Албукерки отбил Гоа у султана Юсуфа Адиль Шаха, и территория Гоа стала частью португальской короны.

Исторические подробности мало волновали Гоэмона. Юношу сильно смущало предложение Комэ ди Торреса сопровождать его в Гоа. Это никак не входило в планы молодого ниндзя, да и ямабуси, который присматривал за своим учеником, тоже был озабочен. Горного отшельника одолевали дурные предчувствия (в отличие от Гоэмона, которому идея познать мир, по здравому размышлению, очень понравилась), но принимать решение нужно было срочно, и он через тюнина клана Хаттори передал юному гэнину приказ следовать (и следить) за Комэ ди Торресом везде.

Старец прекрасно понимал, что шанс проникнуть в главный храм идзинов (а в Гоа кроме миссии доминиканцев теперь уже находился и архиепископ) дано не каждому лазутчику клана Хаттори, и упустить его непростительно. Гоэмон был очень наблюдательным, и ямабуси не сомневался, что информация юноши будет ценной и обязательно понадобится в будущем.

Комэ ди Торрес очень привязался к молодому человеку после поездки на озеро Икэда. Его восхитило даже не мужество Гоэмона, который ввязался в смертельную схватку с тремя (тремя!) разбойниками, а его фанатичная преданность долгу. Ведь он мог просто сбежать, предоставив Комэ ди Торресу самому решать свои проблемы. Ан, нет, юный слуга грудью встал на защиту своего хозяина. Притом сражался он, как воин, закаленный в боях. Это иезуит как бывший конкистадор знал точно.