Преподобный не стал интересоваться, откуда у Гоэмона такие познания в военном деле. Ему уже было известно, как самураи воспитывают своих детей, он знал, кто такие ронины, и предполагал, что юноша принадлежит к какому-нибудь обедневшему роду, относящемуся к воинскому сословию Чипангу. Комэ ди Торрес не стал расспрашивать Гоэмона о его прежней жизни, так как уже понял, что гордость у молодого человека стоит на первом месте и он вряд ли откроет ему свою душу. Кроме того, он оставил до поры до времени и свои попытки обратить юного язычника в истинную веру.

Комэ ди Торрес твердо решил сделать Гоэмона своим телохранителем, предложив достойное вознаграждение. Ему крайне нужен был во враждебном окружении язычников верный человек. Его миссионерская деятельность в Чипангу со временем начала наталкиваться на глухое сопротивление, притом не столько владетельных князей и народа, сколько буддийских монахов, которые вполне справедливо видели в христианских проповедниках соперников, покушающихся на основы их бытия и на доходы храмов.

Предложение иезуита несколько спутало планы ямабуси. Да и Гоэмон был не в восхищении от того, что Комэ ди Торрес знает о его способностях. Ему хотелось по-прежнему представляться недалеким малым, который служит хозяину за миску риса и одежду, не более того. Но былого не воротишь, и планы приходилось менять на ходу. Когда Комэ ди Торрес дал юноше деньги, чтобы тот купил себе хотя бы танто, ямабуси прислал Гоэмону его ниндзя-то. Кагосима не Киото, где право носить меч имели немногие, здесь нравы были попроще, да и народ, опасаясь нападения пиратов вако, вооружался чем мог и как мог, а князья Симадзу смотрели на все это сквозь пальцы…

Каракка не спеша забралась на гребень высокой волны и вдруг резко ухнула вниз, да так, что сердце замерло в груди. Гоэмон судорожно схватился за веревочную лестницу, по которой бегали, как обезьяны, португальские матросы, когда работали с парусами, и услышал смех над ухом. Он обернулся и увидел ухмыляющуюся физиономию соотечественника Андзиро, который давно принял христианство и теперь носил новое имя – Пауло де Санта Фе. В свое время он сбежал в Гоа от гнева даймё, где и был крещен.

Андзиро пользовался большим уважением Комэ ди Торреса, ведь он был одним из спутников преподобного Франсиско Ксавье, первого из монахов-доминиканцев, ступившего на землю Чипангу. Андзиро принял и последний вздох папского нунция, который умер в декабре 1552 года на острове Сянган близ Кантона. Франсиско Ксавье направлялся в Срединную империю с намерением и там основать христианскую миссию.

Новообращенный католик Пауло де Санта Фе, несмотря на свою спесь, был человеком недалеким. Но Гоэмон относился к нему настороженно и вел себя с Андзиро, как низший с высшим.

– Что, испугался? – весело спросил Андзиро.

– Да, господин… – кланяясь, вежливо ответил Гоэмон.

– Разве это шторм? Это просто легкий ветерок! Вот когда мы вместе с преподобным Франсиско Ксавье… – и Андзиро в который раз принялся рассказывать Гоэмону перипетии, связанные с появлением папского нунция в Хондо.

Юный ниндзя бесстрастно смотрел на Андзиро, но его взгляд проходил сквозь тело соотечественника, будто тот был стеклянным. Гоэмон напрочь отключил восприятие окружающей действительности и медитировал стоя. Голос Андзиро постепенно растворялся в шуме волн, да и сам шум затихал, в конечном итоге превращаясь в звенящую пустоту.

– …что с тобой?!

Андзиро уставился на Гоэмона, выпучив глаза с испугу. Юноша тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и ответил:

– Извините, господин, мне стало дурно… Я немного полежу.

Андзиро покачал головой; странный какой-то слуга у преподобного. Слова лишнего из него не вытащишь. Все молчит и молчит. А глаза пустые и временами (как сейчас) бывают просто страшными.

Гоэмон ушел в свою каюту на корме. Собственно говоря, это была крохотная кладовка, где хранились канаты, куски парусины, толстые нитки, вымбовки и прочие предметы, необходимые на парусном судне, о назначении которых Гоэмон не имел ни малейшего понятия. Кладовкой заведовал парусный мастер, но по просьбе Комэ ди Торреса капитан «Санта-Катарины» предоставил ее в распоряжение Гоэмона.

Этим поступком преподобный высказывал благорасположение к своему слуге-телохранителю, и Гоэмон был ему благодарен. Что ни говори, а перспектива спать под открытым небом, на палубе судна, пусть и при вполне благоприятной температуре, не очень привлекала юного синоби. По ночам часто шли тропические ливни, а когда их не было, сон постоянно нарушали брызги, когда при смене галса волны с силой начинали биться о борт. И вообще, это был не ночной отдых, а сплошная маята.

Поначалу Гоэмона сильно заинтересовала каракка, потому что прежде таких суден он не видел. Да и вообще ему не приходилось когда-либо встречать не то что морские, но даже большие речные суда, кроме длинных вместительных лодок, на которых купцы возили свои грузы по рекам Хондо. Каракка напоминала луковицу – ее борта были закруглены и загибались внутрь. Гоэмон быстро смекнул, что такая форма борта затрудняла абордаж; попробуй забраться на палубу по куполообразной поверхности, да еще и под огнем команды судна. Уж кому-кому, а пиратам вако вооруженная пушками каракка (их было около двадцати) точно не по зубам.

Как на взгляд Гоэмона, судно казалось просто огромным, и команда на нем была большая. Длина каракки насчитывала сотню шагов, а ширина – двадцать пять. На носу и корме судна высились внушительные надстройки с зубцами – как у крепости. Они были предназначены для стрелков – аркебузиров и арбалетчиков. Но больше всего поразила Гоэмона бочка на самой высокой мачте. Вернее, даже не бочка, а матрос, который торчал в ней в светлое время суток. Бочка называлась «вороньим гнездом, а матрос – впередсмотрящим.

Это был исключительно мужественный человек. Несколько раз «Санта-Катарину» трепали шторма, и Гоэмон с ужасом глядел на храбреца, который болтался на большой высоте в сизом мареве из соленых брызг и клочьев черных грозовых туч. Страшный грохот ревущего моря заглушал все звуки, и на месте матроса в «вороньем гнезде» Гоэмон точно кричал бы от страха, несмотря на всю свою незаурядную подготовку к разным ситуациям, а этот удалец орал какую-то веселую песню и хохотал как сумасшедший, явно наслаждаясь своим полетом над бездной.

Впрочем, Андзиро немного просветил юношу, объяснив, что им пока везет, так как еще ни разу не было настоящего шторма, когда небо и море превращаются в единое целое, корабль становится просто неуправляемой щепкой, и только молитва может спасти людей от неминуемой гибели.

Наверное, молитвы, которые Комэ ди Торрес долго читал перед отправлением «Санта-Катарины» в долгий путь, и впрямь помогли добраться до Гоа без особых приключений. Ясным ранним утром судно на тихом ходу вошло в гавань Гоа, находившуюся в устье реки, и пришвартовалось к деревянной пристани, на которой царило столпотворение. К судну сразу же кинулся всевозможный портовый сброд: грузчики, попрошайки, калеки, мелкие торговцы не пойми чем, падшие женщины, предлагавшие матросам сладострастные утехи за мизерную плату, возчики, которые доставляли товары по назначению, и просто любопытный, праздношатающийся люд, для которого прибытие в Гоа столь великолепного судна было событием ярким и незаурядным.