— Может, сама ему передашь? — не очень горю желанием говорить подобное Катону.

— Может, я сама решу, что мне делать?

— Ладно, — пожимаю плечами, — просто хотел помочь.

Уже разворачиваюсь уходить, когда девушка окликает меня:

— Хотел помочь?

— Ну да.

— Можешь принести мне аптечку?

— Ты поранилась? — осматриваю Мирту, но кроме красного лица ее вид совершенно здоровый.

— Какая разница? Может и поранилась, а может, собираюсь смешать какой-нибудь яд и отравить вас всех. Принесешь или нет?

Расстегиваю свой рюкзак и молча отдаю ей аптечку.

— Спасибо. Скажи Катону, чтобы не будил меня до того момента, пока мы не отправимся на поиски других трибутов.

— Ладно, — говорю я и убираюсь прочь. Кажется, она абсолютно не в себе.

Ей лет пятнадцать на вид, но она пошла на Игры добровольцем. Обычно профи ждут своего семнадцатилетия и только потом едут сражаться. Что-то заставило ее сделать ее это на два года раньше. Думаю, что это что-то — Катон. Могла ли она пойти на верную смерть ради него? Чтобы хоть как-то обезопасить своего друга или даже не друга… Вполне возможно.

Возвращаюсь обратно в лагерь и передаю послание Катону.

— Как будто кто-то собирался ее будить, — издевается Диадема, — кому вообще нужна эта больная девчонка?

Я впервые замечаю подобный мимолетный взгляд Катона на его пассию: отвращение и презрение. Надо же, то есть Мирта для него тоже не последний человек. В чем тогда вообще дело? Он был вместе с Миртой, но встретил в Капитолии Диадему, бросил свою напарницу, а теперь жалеет? Как бы там ни было, девчонке из первого совершенно плевать.

После ужина все приходят к мнению, что пора немного поспать. Меня и Пола назначают дежурными на первый час, потом дежурить будет Марвел и Линда, а после мы отправимся в лес.

Катон вручает мне небольшой нож и копье.

— Только не пытайся убить нас ночью, — в шутку говорит он, уходя в палатку.

«Не сегодня, слишком рано», — думаю я.

Сажусь у костра и грею руки. Никто не сунется сюда, и каждый из находящихся здесь это знает, но осторожность не повредит.

Рассчитываю на спокойное дежурство, но уже через двадцать минут слышу какие-то странные звуки. Неужели все-таки кто-то рискнул пробраться? Крепко хватаю свой нож, осторожно крадусь на звук и вижу Мирту. Она стоит на четвереньках около Рога и рыдает. Подхожу чуть ближе и понимаю, что девушку к тому же тошнит. Видимо, неспроста она попросила аптечку, но в чем же дело?

— Мирта, все в порядке? — шепчу я.

— Убирайся отсюда, Мелларк! — кричит она. Голос очень странный, похоже на то, что…

— Ты что, пьяная? — не могу сдержать своего шока.

— Это не твое дело! — она неуклюже поднимается и пошатываясь идет к своей палатке.

— Мирта, ты где вообще умудрилась раздобыть алкоголь? — спрашиваю я, но уже сам понимаю, когда вспоминаю про аптечку. Насколько нужно быть глупой, чтобы пить антисептический раствор?! — От такого пойла можно ослепнуть, и это в самом лучшем случае, — комментирую я.

— Это мои проблемы! — она пожимает плечами и тянется к своей бутылке, но я бью ее по руке, и вся жидкость вытекает на траву.

— Ты что, идиот? — Мирта сначала предпринимает попытку кинуться на меня, но теряет равновесие, падает на колени и проводит рукой по растекшемуся спирту, а потом заглядывает в бутылку.

— Ты себя этим угробишь! — говорю я. Мне, конечно, плевать по большому счету, но я не могу закрыть глаза на такую откровенную глупость.

— Мы на Голодных Играх, Пит! Удивила? Мы все сдохнем!

— Нет. Один вернется домой! Это можешь быть и ты! — подхожу к ней и пытаюсь поднять за руку.

— Да нет же! Это не могу быть я. Неужели не ясно? Я не вернусь домой!

— Почему это?

— Потому что он… он… там Диадема, а я тут… а он! Я же ради него… а он с ней! — у нее заплетается язык, к тому же начинается истерика.

— Тише, тише. Все будет хорошо, слышишь? Я понимаю тебя. Все нормально, — пытаюсь успокоить девушку, но все зря. Сейчас она разбудит остальных, и меня за это прикончат. А потом прикончат еще раз, когда узнают, кто дал ей аптечку. Предпринимаю еще одну попытку и крепко обнимаю ее за плечи. К моему удивлению, девушка затихает.

— Ты расскажешь ему, да? — виновато спрашивает Мирта.

— С чего бы?

— Не расскажешь?

— Нет, если пообещаешь, что больше никогда не станешь пить эту дрянь!

— Обещаю, — она шмыгает носом.

— Ну тогда иди и поспи.

— Голова раскалывается, — она хватается за виски руками и хнычет.

— Может быть, в другой аптечке есть обезболивающее?

— Точно! Тогда я схожу за аптечкой, — я хватаю ее за руку.

— Хочешь, чтобы мы взлетели на воздух? Ты же на ногах не стоишь, — подтверждая мои слова, она сильно качается, даже опираясь на меня.

— Точно… а ты не мог бы…

— Конечно, мог бы, — говорю я, и в ответ получаю благодарную улыбку. Я видел, как она улыбалась только раз. На индивидуальных показах, когда пришла ее очередь, Катон пожелал ей тогда удачи.

Аккуратно крадусь к припасам, но ни в одной аптечке нет подобных лекарств, поэтому возвращаюсь ни с чем и решаю принести этой юной алкоголичке хотя бы воды.

— А почему ты помогаешь мне? — спрашивает она, жадно глотая из бутылки.

— Я не знаю. А почему ты всегда такая злая?

— Я не знаю, — копирует она мой ответ.

— Зато я знаю.

— И почему же?

— Ты ведь любишь его, да? — показываю пальцем на палатку, в которой Катон спит с Диадемой.

— Все сложней, чем ты думаешь… — шепчет Мирта и опускает взгляд.

— Хочешь рассказать мне?

— Хочу, но не расскажу. Здесь на каждом сантиметре по три камеры…

— Ах, да… Ну тогда, может, намекнешь?

— Ну, для кого-то эти Игры — наказание. А для некоторых это подарок судьбы. И когда тебе выдается такой шанс, им просто нельзя не воспользоваться. И ты должен быть самым лучшим! Тебя должны запомнить, понимаешь?

— Не совсем…

— Например, ты хочешь выжить, так? Ты придумываешь план, как протянуть подольше. Твои спонсоры не станут присылать тебе еду просто ради горячего ужина, а лучше пришлют спасительное лекарство, верно? Ну а некоторые делают все, чтобы их запомнили. А кого запомнят скорее всего: парня блондиночки-убийцы или парня немного двинутой малолетки? Теперь понимаешь?

— Вполне, — киваю я.

— И зачем я говорю это тебе, боже мой. Надеюсь, завтра не вспомню…

Мне нечего ей ответить. Потому что я испытываю нечто большее, чем жалость… Мы оба приехали сюда с человеком, которого любим. Мы оба понимаем, что не сможет быть с