Он был очень пошло и низко наказан тем избиением и опять сомневался в Высшей справедливости… И вновь бросал вызов. Пассивный. Избегал любых компаний и не пил водку и вино. Сухой период… Весь первый курс Славка нарочно лежал на грунте и не дружил ни с кем. А потом нашелся человек — рано или поздно так должно было случиться, — принявший его вызов.

Тася Кокорина… Тасечка…

Славка ей явно нравился. И она ему тоже. Но она ему — просто так, как нравятся почти все девушки, шествующие мимо весенними улицами. А он ей — по-серьезному.

И ей одной удалось раскрутить его на разговоры, его, одичавшего и уже по инерции не выходящего из своего угла и одиночества.

Она хотела его закадрить, ясен пень. И потому интересовалась им больше, чем кто-либо. Но загнала ему под ногти длинные занозы. Славка мог ее обхамить, но боялся, дико боялся сделать что-то грубое после того подземного перехода, перехода в другую жизнь, боялся наказания Господнего… Странно: ужасно боялся Господа, но вызов все равно бросал, только другой.

Вместо хамства Слава вызвал Тасю на откровенность.

Он сказал ей, что не понимает ее шуток. А Тася непрерывно проезжалась насчет его запоздавшего сексуального созревания — не пора ли мужчиной стать?! И еще на тему, что сокурсники все совращают и совращают его пивом и никак не могут совратить. Пай-мальчики не пьют, так что напрасны эти напряжения. А дальше Слава не сумел от нее отстать. Он ей открылся, и прилепился к ней, и пошел тянуть подноготную из нее — в отместку. И вытянул много чего. И понял, что напоролся на то, на что должен был напороться.

Он, бывший хулиган, который целый год нарочито вел себя как трезвенник, сидящий в углу и ни во что не вмешивающийся, влип в другую историю. Кокорина, и не она одна, сделала о нем совсем иные выводы. А они шокировали Славку так, что он просто вначале едва себя сдерживал, чтобы не накинуться на подлую ехидную Таську, вредную тварь, с кулаками. И значительно позже с горечью понял, что сам спровоцировал все это своей игрой и позой.

Таська… Немного поручик Ржевский в юбке… Хотя ходила вечно в брюках. Славка долго не мог понять, какие у нее ноги. А посмотреть хотелось… Просто из любопытства.

— Ты, — заорал он в ответ на ее язвительные насмешки, — меня весь год за девственника держала?!

Как выяснилось, держала совершенно искренне.

— Да я в шестнадцать лет с проституткой за деньги спал!

И это была чистейшая правда.

— Ты что, считаешь, меня родители на замок запирают?!

Она искренне так считала. Ну, если парень сидел в углу и ни разу не пытался сблизиться с девушкой…

— Да мои предки мне сами девицу в постель привели, когда я попросил, вот!

И это тоже была чистейшая правда. Эта его история с проституткой…

— Ты думаешь, мне вкус водяры незнаком?!

А она искренне так предполагала. Мальчик ни разу в институте не пил даже пива, тут же убегал, когда ему предлагали…

— Да я в школе был первый дебошир!

И это правда — на Славку Бычкова директриса завела дело в двух томах. Только умная, хорошая попалась тетка: не выгнала окончательно из школы будущего талантливого переводчика.

А еще Тася целый год его за чудика считала. Ну, действительно… Он вымолвил двадцать слов за полгода. Так Славка играл с миром. И доигрался…

Тасины слова на Славу повлияли. Права она… За фигом он строил из себя невесть что?

Тася оказалась странным человеком в Славкиной жизни. Иногда они орали друг на друга, порой он грозился ее прибить, а потом мирились, жали друг другу руки и целовались.

На вечере после окончания института Тася попросила у Славки прощения. Пробормотала:

— Слава, прости меня! — и прижалась к нему.

Они оба были слегка пьяные, пропитавшиеся навязчивым синим сигаретным дымом. Одни, в стороне от всех пирующих. Они прощались с институтом. Извинялись друг перед другом за старые склоки. Они обнялись, и Тасина голова оказалась на уровне Славкиной груди, она прилипла к нему, а он поцеловал ее в теплую, пропахшую духами и сигаретным дымом макушку.

— Да, — прошептала Тася, — ты мне немножко с заскоками казался, но ты — замечательный!

И все-таки она всегда оставалась для Славы провокаторшей. Предательски подначивала — ах, вот какой ты тихий, пойдем-ка выпьем! Ну да, ну да, как же, был ты хулиганом, так я тебе и поверю! И так много раз. Славка заводился. А еще Таська держала его за нервного человека. Впрочем, она и себя психованной считала, даже шизанутой, как про себя откровенно говорила. Всерьез, не кокетничая, не бравируя и не эпатируя.

После разговора с отцом Артемием, преодолев бездну, ту, старую, Слава решил радикально бороться с нервной распущенностью. А знал еще мало — семнадцать лет… И решил: был я истериком, орущим и паршивым, а стану — железным Феликсом, Штирлицем. И — стал. Победил себя! За первый год в институте ни разу не закричал, голоса не повысил, ходил медленно… И тут Тася ему про нервы брякнула… Славка обалдел. Неужели вся его работа над собой — псу под хвост?!

А потом догадался. Внешне он себя укротил, но внутренний раздрай все-таки оставался, и видно было — руки дрожат, голос срывается, в глазах испуг… Симптомы невроза. Только тихого. А он и не знал, что так бывает. Славка так рассуждал: нервный — значит громкий и орущий, а тихий — значит железный. Но в жизни по-разному бывает. Вот ему Таська глаза и открыла.

Таська Кокорина…

Она так не верила в его хулиганское прошлое, что начала подтрунивать. Но в конце концов осознала, что все им рассказанное — правда. И тогда она его испугалась. Она, боевая девка… И стала от него прятаться. Потому что сообразила — не закадрить ей Славку Бычкова никогда. Не будет он ее мужем. И не станет ей подчиняться.

Тася считала его тихим, невинным, робким мальчиком, забившимся в темный угол. Ей такой и нужен был, подходил по ее характеру. Трезвенник, паинька и чудный, прямо-таки готовый подкаблучник. И поначалу она ему не поверила — понтует парень. Нельзя ведь так хорошо притворяться… Но потом… Да, не врет парень, как ни крути, но не врет! Но видано ли такое: в школьные годы поджигал помойки, девчонкам под юбки лазил, головой стекла выбивал, бил коленом под зады, ноги на стол клал, а потом совсем не пил, ни к одной девахе не подошел, и не то что камнем в окно — на лекции самолетика даже не пустил. И стал старостой курса, как один из самых прилежных.

Но все произошло именно так. Потому что тогда одна была поза, а потом — другая. И еще чудовищная у Славки воля откуда-то взялась, и он этакие перевороты в себе делал, что это в голове нормальной не укладывалось. И Тася испугалась. Ибо если на такое человек способен — маску носить, и так хорошо носить, что всем глаза отвел, — то этот человек вообще способен на многое. И этого многого стоит бояться…

Тася его оценила. И сама ему исповедалась. Она у них на курсе одна из самых старших была.