Но тут вмешалась дежурная тетка, быстрым шагом направившаяся к балеруну:

— Простите, вы ведете экскурсию? Но я вас не знаю, у вас нет значка гида, и вы ничего не согласовали с администрацией галереи.

— Прелесть моя, для чего вам эти формальности? — замурлыкал артист. — Я пришел как энтузиаст, и просто говорю с ребятами об искусстве. Что еще от меня надо?

Дежурная сразу насупилась и кликнула на подмогу другую тетку.

— Мужчина, вы, я вижу, проводите здесь урок, — живо подключилась напарница. — Рассказываете группе, вызываете ваших подопечных и спрашиваете их. Это прекрасно! Даже замечательно. Но поймите: вы пришли сюда самовольно! Устраиваете самодеятельность, а это, простите, не положено. У нас есть расписание штатных экскурсий, о которых надо договариваться. Хотите ее устроить — пожалуйста, но идите тогда к администрации галереи, сообщайте, кто вы такой и какой конкретно урок и с кем будете проводить. Вам дадут значок гида, и никто к вам не придерется. А вы поступаете неправильно, это нарушение порядка и дисциплины.

— Хорошо, — эдак вполне деловито и чуть жалостно улыбнулся балерун. — Расстреливать не будете?

Тетка истово закатила глаза.

— Ну, вы и сказали! Нет, не буду. Но больше так не делайте, хорошо?

— Хорошо. Я все понял, — галантно поклонился артист.

Правда, экскурсию он все-таки провел, но уже по-тихому, смешиваясь с ребятами и словно просто размышляя вслух о картинах, как посетитель с другими посетителями, без жестов и монологов. Но впечатлениями поделился:

— Вы слышали? И такие люди приставлены к искусству! Им буква формального правила дороже людей, пришедших к ним и говорящих здесь о святом. Да этих женщин на пушечный выстрел нельзя подпускать к такому зданию, как Третьяковская галерея! Однако они здесь работают. А их экскурсоводы!.. Я видел как-то одного. Ростом вот такой. — Балерун указал на спинку стула. — И вообще не мужчина. Если помните, Квазимодо ведь тоже был невысок, — он опять показал на высоту спинки стула, — но мужчина, мачо! А этот мало того, что коротышка, недомерок, так еще и лишен признаков своего пола. Ни растительности на лице, ни намека на мускулы, и противный фальцет. И он водил экскурсию от картины к картине. А сам почти ничего не говорил. У него на шее висел диктофон. И он, остановив экскурсантов у картины, просто нажимал кнопку и безразлично стыл на месте. За него отдувался диктофон.

Среди компании Слава отметил симпатичную кареглазую девочку. Немного пухленькую, какие ему нравились. Улыбчивую. Может, попробовать с ней познакомиться? Он видел, что она в клубе не совсем своя, скорее из приходящих на мероприятия и уходящих. Ведет себя неуверенно, чувствует неловко.

Ванька улыбнулся брату. А улыбка у него все-таки резиновая… И очки-«хамелеоны».

— Ты любишь живопись? Честно?

Вопрос как вопрос, но что-то насторожило Славу. На миг, самую малость. Как-то уж очень официально спрошено, в лоб. Интонация какая-то… Нет, наверное, показалось, усё в порядке…

— Средне, — признался он. — Вернее, смотря каких художников. Из русских у меня любимый — Васнецов…

— У-у-у! — понимающе улыбнулся Иван.

— Да, люблю его сказки. Сугубо. Русских пейзажистов тоже. И еще у меня любимые — Рубенс и Кустодиев. Но они просто потому, что мне нравится такой же женский тип фигуры, какой и им. Слава не рассчитывал на непонимание. Скорее ждал еще одной понятливой улыбки. Мужик мужика всегда сечет. Хотя насчет пышек — дело вкуса. Но Иван вдруг словно стушевался и даже скривился. С чего вдруг? Что за криминал?

— А-а-а… — разочарованно мотнул он головой. — Нет, у меня не так, совсем не так…

И сразу закруглил разговор. Ну и ладно, пусть себе греется возле худых на здоровье, Слава не против. Усё нормально.

Подошли к полотнам Врубеля. Слава не любил его картин, но творческой и личной судьбой художника интересовался по принципу: знай правду об обжегшемся, чтобы не обжечься самому.

Все расселись на удачно оказавшихся свободными стульях, выстроившихся в ряд, и гид-артист стал рассказывать об огромнейшем панно, где изображен корабль, везущий тело покойного гусляра.

— Но он ведь лежит мертвый! Как же он играет на гуслях?! — спросила наивная кареглазая булочка.

— Ему мертвому вложили в руки гусли, — объяснил балерун, даже не усмехнувшись, и по-свойски, свободно обнял девушку за плечи.

Эрудированная кареглазая пышечка осведомилась о жене Врубеля, еврейке, служившей художнику моделью.

— У Врубеля перемешались не только духовные слои, у него были и проблемы, так сказать, ниже пояса, — серьезно вещал самодеятельный гид. — У него есть полотно — ужас! — где Христос стоит с руками, сложенными вот здесь, — наглядно показал он. — Да-да! Причем стоит в профиль. Лично я не осмелился бы нарисовать такое. А Врубель изобразил… И вот этого… Это же дьявол, понимаете, дьявол!

Артист указал на знаменитого Демона. Рассказал, в чем эффект картины, — штаны-шаровары голого до пояса смуглого восточного духа тьмы как бы приобретают стать камня, торс будто растет из тяжелого камня…

Тэк-с… А ведь точно, господа, подумал Слава. И сколько я видел репродукций, до меня никак не доходило, что это — шаровары. Казалось, действительно камень какой…

Напоследок подошли к скульптурным круговым барельефам Врубеля. Пышечка обменялась со Славой впечатлениями:

— Смотришь — и прямо ужасаешься! Так слеплено, словно это все — вполне конкретное, виденное во всех подробностях. Нет, наверное, точно, что-то было у Врубеля с головой нехорошее. Он и впрямь видел этих демонов, живых, реальных, видел в прямом смысле!..

Они познакомились. Поулыбались друг другу. Друг друга запомнили…

Потом был зал Рериха. На одной картине замысловатый сруб уходил в картину мироздания.

— А вот в пространстве как бы висит — такое неясное очертание, но виден треугольник с глазом внутри. Это ведь масонский знак, правильно? — спросил Слава.

Кареглазая булочка по имени Лена стояла рядом. Ванька хмурился и кривился.

Балерун хмыкнул и начал новый эмоциональный рассказ:

— Верно! Вся символика масонов была ими взята из культуры Древнего Египта. Рерих воспользовался теми же источниками. — Затем гид перешел к масонским ложам в восемнадцатом веке в России. — Вот у нас стоит здание возле метро «Арбатская», Дом журналистов называется. Это дом масонов!

Ребята дружно изумились.

— Да-да! Потому что раньше в этом доме собирались масоны, факт доказанный, — весело засмеялся балерун. — А теперь журналисты.

Ванька заметил ехидно:

— Ну как? Узнал о своих?

— О каких своих? — недопонял Слава.

— О масонах.

— Я к оным не отношусь.

— Но ты же все время сочиняешь чего-то. И публикуешь в журналах. Значит, ты журналист. А журналисты собираются в доме масонов. Следовательно…