Мендоса протяжно, почти мелодично вздохнул.

– Опыт научил спрашивать про все подряд, – чуть улыбнулся он. – Раньше задавал вопросы только про то, что казалось важным. Поэтому и до детектива никак дослужиться не мог. Теперь спрашиваю про любую мелочь, какая только в голову взбредет, а важно это или нет, разбираюсь потом. Вы ведь, кажется, психиатр? Наверное, сами у клиентов не только про важное спрашиваете.

Грейс посмотрела на Мендосу. Потом на О’Рурка. Лица у обоих были серьезные.

– Откуда вы знаете? – спросила Грейс. – Только я не психиатр, а психолог.

– А что, разве скрываете? – ответил вопросом на вопрос Мендоса. – Про это ведь и в журналах писали. У вас скоро книга выходит, да?

– Миссис Альвес моей клиенткой не была, – торопливо выпалила Грейс. Ни с того ни с сего ей показалось, будто полицейские именно к этому и клонят. – Мы только в комитете встречались. Даже толком не разговаривали ни разу. Так, обменивались общими фразами. Ну, вы понимаете.

– Какими фразами? – спросил Мендоса.

Тут Грейс заметила соседку сверху. Та как раз входила в подъезд, в одной руке держа поводок, на котором вела упитанного лхасского апсо[22], в другой – пакет из магазина органических продуктов. Увидев на диване и в кресле троих человек, ведущих между собой беседу, соседка явно удивилась. Интересно, со стороны заметно, что собеседники Грейс полицейские? Эта женщина была ее соседкой сверху уже почти десять лет. Жила одна, если не считать собаки, а до этого еще одной. Кажется, звали Вилли, или Джозефина – собаку, а не соседку. Фамилия пожилой женщины была миссис Браун, а имени Грейс не знала. Вот такие на Манхэттене добрососедские отношения, подумала она.

– Не пом… – начала была Грейс, но тут вспомнила. – Ах да! Говорили про ее маленькую дочь. Мы восхищались, какие у девочки длинные ресницы. Вот и все. Как видите, ничего важного.

– Миссис Альвес обсуждала с вами ресницы своего ребенка? – нахмурился Мендоса. – Вам это не показалось странным?

– Мы просто хвалили малышку. Ну, из вежливости. Сами знаете, как это бывает.

Хотя, пожалуй, нет. Не знают. Вряд ли этим двоим копам приходилось из вежливости расхваливать чьих-то младенцев.

– Говорили что-то вроде «Какая хорошенькая девочка… какие длинные ресницы…». Я слово в слово не запомнила. В общем, ничего особенного.

О’Рурк с серьезным видом кивнул, записывая этот чрезвычайно важный факт.

– Значит, это было на собрании комитета в четверг, двенадцатого декабря?

Надо же, и число проверили, удивилась Грейс. Да, детективы насобирали целый букет бесполезных фактов.

– Наверное. Больше мы с ней не разговаривали.

– А как же благотворительный аукцион в субботу вечером? – вдруг спросил Мендоса.

И тут Грейс поняла – ну конечно, они, должно быть, уже встречались с Салли! Или она им сама позвонила, с этой станется, с досадой подумала Грейс. Должно быть, принялась верещать: «Я знаю эту женщину! Я возглавляла комитет! Спросите Грейс Сакс, она подтвердит!» Вот дура.

– Да, в пятницу я видела миссис Альвес на аукционе, – ответила Грейс. – Но мы не разговаривали.

– Почему? – спросил Мендоса.

Что значит – почему? Можно подумать, со всеми остальными присутствующими Грейс поговорила – со всеми, кроме Малаги.

Она пожала плечами:

– Так получилось. Я вообще мало с кем разговаривала. Сначала дежурила в подъезде, раздавала гостям каталоги и бейджики. А когда поднялась наверх, там уже было полно народу. Потом начался аукцион. Я много с кем не поговорила.

– Хорошо, значит, вы с ней не разговаривали. Но, может, заметили, как кто-то подходит к миссис Альвес? Припомните, вы ее с кем-нибудь видели?

Вот оно что, подумала Грейс. Она переводила взгляд с одного полицейского на другого, разрываясь между женской солидарностью, желанием помочь расследованию и глубоким презрением к Салли. Грейс из другого теста. Она не начинает метать глазами молнии в женщин хоть чуть-чуть посимпатичнее ее. Или в женщин, от природы наделенных какими-то особенно действенными феромонами, на которые слетаются все кавалеры на балу. И если мужчины на аукционе толпами вьются вокруг Малаги Альвес, покинув жен ради сексапильной незнакомки, – что ж, их дело. У Грейс по этому поводу собственного мнения не было. Главное, что ее муж не был одним из вышеупомянутых мужчин. Малага ведь не виновата в своей природной чувственности. Более того, эту женщину никак нельзя было винить, что она выставляет свои прелести напоказ. Даже будучи окруженной поклонниками, вела себя скромно и сдержанно. А увивавшиеся вокруг Малаги мужчины пусть держат ответ перед своей совестью – ну и, конечно, перед супругами.

Впрочем, кто такая Грейс, чтобы выносить жесткие оценки? Все мы не без греха.

– Хотите узнать, заметила ли я мужчин, которые вились вокруг нее? – уточнила Грейс, прикинувшись, будто заглотила наживку. – Конечно. Разве можно было не заметить такую толпу? Миссис Альвес… была… очень привлекательной женщиной. Я, конечно, за ней не следила, но, сколько видела, миссис Альвес вела себя очень прилично.

Повисла пауза – Мендоса записывал эти ценные сведения. Впрочем, какое значение имеет поведение Малаги? Даже если бы она вешалась на шею всем мужчинам подряд, это не значит, что она «сама виновата» в случившемся. А те, кто так рассуждает, просто не избавились от косных, устаревших взглядов, едва не прибавила Грейс, но вовремя осеклась.

– Вы говорите, что в субботу с ней не общались, – подвел итог Мендоса.

– Нет, – подтвердила Грейс. Тут она сообразила, что с минуты на минуту придет Генри. Не хватало только, чтобы сын стал свидетелем этих посиделок в подъезде.

– Если вы встречали гостей, значит, и с ней должны были поздороваться.

Кто это сказал? Грейс перевела взгляд с одного на другого, будто по кадыкам рассчитывала догадаться, который из полицейских только что говорил. Но у одного, О’Рурка, кадык зарос густой щетиной, а у второго, Мендосы, – жиром. Грейс никогда не нравились жирные шеи. Идею лечь под нож пластического хирурга она всерьез не рассматривала, но, если ее собственный подбородок превратится в два или три, придется хорошенько подумать. Принципиальность должна иметь свои пределы, и для Грейс этот предел – линия челюсти.

– Простите?.. – нахмурилась Грейс.

– Вы сказали, что перед началом вечеринки встречали гостей в подъезде.

– Не вечеринки, а благотворительного аукциона, – поправил Мендоса. Тот, у которого жирная шея.

– Да. Должны же вы были сказать ей хоть пару слов. Вы ведь раздавали гостям бейджики.

– И каталоги, – прибавил Мендоса. – Верно?

– A-а. Да. Конечно. Наверное. Не помню. Люди прямо толпами шли…