Нет, неправильно, одернула себя Грейс.

– Вернее, не в школе… Только не волнуйся, с Генри все в порядке. Перезвони, когда тебе будет удобно. Надеюсь, конференция проходит хорошо. Ты не сказал, когда вернешься – завтра или в пятницу. Надо предупредить папу с Евой, чтобы знали, ждать тебя к завтрашнему ужину или нет. Люблю, целую.

Грейс подождала, будто надеялась, что сейчас Джонатан подойдет к телефону, на котором теперь хранилась запись ее голоса, ожидающая, пока ее услышит адресат. Грейс представила ничем не примечательный, но вполне комфортабельный зал, ряды в котором расположены как в амфитеатре. Должно быть, именно в таком проходит кливлендская конференция. Джонатан сидит на своем месте, рядом – бутылка воды с открученной крышкой. Представители фармацевтических компаний всегда раздают их в холле перед подобными мероприятиями. Сейчас, наверное, идет обсуждение очередных неудачных испытаний нового препарата, который еще недавно считался многообещающим. К чему Джонатану знать о гибели незнакомой взрослой женщины, которую ни он, ни его сын даже в лицо не помнят? Ведь ему постоянно приходится нести утешение умирающим детям, которые, возможно, и не знают, какая судьба их ждет, и родителям, которые прекрасно это знают. Рассказывать ему о Малаге – все равно что называть мелкие разводы грязью в присутствии профессионального чистильщика. Грейс нажала на кнопку, прерывая звонок, и отложила телефон.

Теперь она жалела, что позвонила, и раскаивалась в детском порыве. Ей просто хотелось, чтобы муж ободрил ее, успокоил. А ведь его занимают более важные и серьезные вещи. Джонатан спасает детей, облегчает их боль. Спрашивается, ради чего жена отвлекает его от работы? Только потому, что понадобился сочувствующий слушатель. Как и все, включая Сильвию, Грейс реагировала на чужие беды в стиле «ну, со мной такого точно случиться не может». В Центральном парке изнасиловали женщину? Да, конечно, это ужасно, но кем надо быть, чтобы отправиться на пробежку в десять часов вечера? Ребенок ослеп из-за осложнения после кори? Не хочу никого обидеть, но родители совсем не соображают – надо же делать прививки! Туристы стали жертвами вооруженного ограбления на улице Кейптауна? А чего еще ждать, бродя по Кейптауну? Однако, когда речь шла об убийстве Малаги Альвес, трудно было подобрать объяснение такого рода. То, что она необеспеченная латиноамериканка, к делу не относится, да и разве Малага в этом виновата? Наоборот, эта женщина достойна восхищения – нашла возможность бесплатно устроить сына в одну из самых престижных частных школ города. Стипендии как раз для таких случаев и придумали! Но тогда где же Грейс должна возводить стену, которая отделит ее от несчастной Малаги? Единственное различие между ними было в том, что Грейс посчастливилось больше. Простая удача, и больше ничего. Пожалуй, еще деньги, но в случае Грейс финансовое благополучие тоже можно было отнести в категорию везения.

Грейс жила в квартире, в которой выросла. По нынешним ценам она себе такие апартаменты позволить не смогла бы. Генри был не глупее одноклассников, но и не умнее, а в Реардон его приняли как сына выпускницы – к таким детям было принято относиться снисходительнее. Вдобавок платить за обучение Грейс иногда помогал отец. Цена была просто заоблачная, а практикующие психотерапевт и детский онколог, даже если будут очень стараться, огромных богатств не заработают. Для этого надо держаться поближе к Уоллстрит. Так всегда и бывает – кому-то везет, кому-то нет. Вот Сильвия, например, тоже воспользовалась статусом выпускницы Реардона, однако для того, чтобы дать своей приемной дочери-вундеркинду возможность получить там образование, вкалывала как проклятая. Еще больше труда уходило на то, чтобы оплачивать квартиру с одной спальней на Йорк-стрит, где Сильвия с дочерью жили вдвоем. Надо быть с ней подобрее, решила Грейс, будто милостивая хозяйка усадьбы. Хотя на самом деле подобрее следовало быть с Малагой. Впрочем, возможно, Грейс рассуждает подобным образом сейчас только потому, что никаких действий по воплощению задуманного по понятным причинам не требуется.

Тут Грейс и в самом деле услышала сигнал домофона и нажала на кнопку, открывая дверь. Из вестибюля донеслись приглушенные голоса. Кажется, пришли два человека. Судя по звукам, оба уселись в кресло. Говорили они тихо, однако тон казался непринужденным. Для Грейс это было непривычным явлением – обычно клиенты являлись на прием на взводе. Что и говорить, пара была очень приятная, открытая для любых советов и рекомендаций. Намерения у них были самые лучшие, и предписания они исполняли очень добросовестно. Грейс нравилась эта пара, хотя оба пережили такие глубокие психологические травмы в раннем возрасте, что она втайне надеялась, что они решат не заводить детей. До чего несправедливо устроена жизнь! Одни могли бы стать прекрасными родителями, но не могут иметь детей. У других со здоровьем все в порядке, но обзаводиться потомством им прямо-таки противопоказано. Тем не менее этим супругам посчастливилось больше, чем многим другим, – они нашли друг друга.

Наконец Грейс рассудила, что глупо просто сидеть, уставившись на телефон и пытаясь как-то уложить в голове известие об убийстве Малаги. Гораздо полезнее будет заняться клиентами, ждущими по другую сторону двери. Почему бы не сделать жест доброй воли и не впустить их прямо сейчас, хотя время приема еще не подошло? Встать, открыть дверь, поздороваться. Разумнее всего было бы поступить именно так, но по непонятной для себя причине Грейс продолжала сидеть в кресле, а часы тикали, как ни в чем не бывало. Она не двигалась с места просто потому, что ей так хотелось. Вдобавок у нее была такая возможность. Правда, это ненадолго.

Генри был первой скрипкой в оркестре средней школы Реардон. Это был секрет, который они с мамой скрывали от Виталия Розенбаума. Строго говоря, наставник запрещал ученикам заниматься с другими преподавателями. Репетиции проходили по вторникам после уроков. В эти дни Генри возвращался домой из школы пешком, обязательно с полностью заряженным мобильным телефоном – по утрам Грейс лично проверяла мобильник сына.

Она, конечно, беспокоилась, но не чересчур. Сейчас в городе было гораздо безопаснее, чем раньше – во всяком случае, если речь шла о Верхнем Ист-Сайде. Кроме того, Грейс провела обширную воспитательную работу и была уверена – в случае чего Генри обязательно позвонит. Приняв последнего на сегодня клиента, по пути домой Грейс забежала в пару мест. Сначала в аптеку «Дуэйн Рид» в Лексингтоне, потом на Семьдесят седьмую улицу, чтобы купить праздничные конверты. В таких в канун Рождества и Нового года жильцы вручали чаевые консьержам и управляющему домом. Зашла в супермаркет «Гристедес» купить бараньих отбивных и цветной капусты – единственных продуктов, которые сын гарантированно съест. Заходя за угол и направляясь к подъезду своего дома на Восточной Восемьдесят первой улице, Грейс думала о том, что, как только поднимется в квартиру, надо вскипятить воды и заранее разогреть духовку. Потом Грейс принялась вспоминать имя нового консьержа, который как раз стоял перед дверью, под навесом с надписью «Уэйкфилд», и разговаривал с двумя мужчинами крупного телосложения, один из которых курил. Затем Грейс озадачилась – стоит ли платить новому консьержу такие же чаевые, что и старым, проработавшим весь год? Будет ли это справедливо? А за секунду до того, как консьерж с неизвестным именем поднял голову, заметил Грейс и указал рукой в ее сторону, а двое мужчин обернулись, и куривший бросил на асфальт сигарету (или сигару? В общем, что-то то ли бежевое, то ли коричневое – совсем как женские сигары, которые когда-то курила она сама), единственной мыслью Грейс было: «А в урну бросить трудно, козел?»