Но сейчас Грейс чувствовала, что у нее просто нет поводов злиться. Конечно же она хочет помочь полиции, как и любой законопослушный гражданин, особенно после одиннадцатого сентября. Вот эта невозможность проявить свои эмоции и бесила Грейс. Но еще больше смущало отсутствие причин для жалоб. Оба детектива вели себя вполне вежливо и корректно, а настойчивые вопросы задавали лишь для того, чтобы раскрыть страшное, трагическое убийство женщины, из-за которого остались сиротами двое маленьких детей. Разумеется, необходимо, чтобы виновный (а в том, что это мужчина, сомнений не было) ответил за совершенное злодеяние по всей строгости закона. А ныть из-за того, что к тебе пришли домой для совершенно безобидной беседы, по меньшей мере некрасиво. И вообще, это обычная практика – в сериале «Закон и порядок» такое сто раз показывали. В общем, ни малейших оснований для недовольства.

Грейс опустила сумку на столик в коридоре. В кухне хлопнула дверца холодильника – Генри привык, придя из школы, пить апельсиновый сок. Грейс подумала, не позвонить ли Джонатану. Мужу уж точно можно пожаловаться, но с другой стороны, нехорошо докучать Джонатану и отвлекать его от работы уже двумя сообщениями на автоответчике. И вообще, Джонатан каждый день видит слишком много страдающих и умирающих детей, чтобы сочувствовать убитой незнакомке и тем более жалующейся на мелкие неудобства жене. Конечно, Джонатану не понравится, что у двоих детективов хватило наглости посоветовать Грейс не ограждать их двенадцатилетнего сына. Более того, он рассердится не меньше ее.

«И вообще, от чего его ограждать?» – спросит Джонатан с постепенно нарастающим раздражением, колеблющемся волнами, как на электрокардиограмме. Откровенно говоря, неужели Генри так уж распереживается из-за известия о смерти матери четвероклассника, которого сын в глаза не видел, а если и видел, то даже не знает, как его зовут? «Понимаю, вы хотите его оградить». Нелепее не придумаешь. И как полицейским в голову пришло такое сказать?

Может, стоит позвонить Роберту Коноверу и наорать на него? Впрочем, директор, кажется, ни в чем не провинился – кроме того, что велел разослать эту идиотскую эсэмэску. Да, получилось неудачно. Но, с другой стороны, должен же был директор как-то отреагировать. Многим людям трудно выражать свои мысли в письменном виде, даже директорам школ. Каждому случается не так выразиться. А может, устроить разнос Салли? Наверняка к ней обратились как к главе родительского комитета, и это Салли назвала полицейским имя Грейс. В любом случае миссис Моррисон-Голден – не слишком приятная особа. А что, если наорать на папу?

Вообще-то у Грейс не было привычки орать на людей, и на папу особенно. Он давно уже дал понять, что намерен поддерживать отношения только со сдержанной и интеллектуальной Грейс. Именно такую дочь он воспитывал и обучал – впрочем, последним делом занималась школа. Саркастические и проницательные комментарии Грейс только приветствовались. К счастью, ей повезло – по природе Грейс не отличалась порывистостью или склонностью бурно проявлять чувства. Но даже она не избежала сложного периода и превратилась в обычную девочку-подростка. Не обошлось без обычных гормональных бурь, а также нескольких сцен в ресторанах и на глазах у друзей семьи. Грейс знала, что эти инциденты произвели на папу самое неблагоприятное впечатление, которое до сих пор не изгладилось. Хорошо, что Грейс единственный ребенок в семье.

И все же отец никогда не отступал от родительского долга – по крайней мере, в том смысле, в каком сам его понимал. Даже после смерти мамы и вступления в повторный брак отношения у них с Грейс не изменились – хотя, строго говоря, она тогда была уже взрослой и даже жила отдельно. Роль отца он взял на себя сразу же, как только родилась Грейс – в отличие от многих тогдашних пап, считавших, что возиться с малышами женское дело. Пожалуй, отношения между ними были близкие. Во всяком случае, Грейс нравилось так думать. Насколько, конечно, можно измерять близость совместными семейными ужинами и похвалами. Если Грейс хорошо выглядела, отец не упускал случая сказать об этом. Одобрял ее выбор мужа, положительно отзывался о ребенке и, пожалуй, даже гордился профессиональными достижениями. А что касается задушевных разговоров и пылких проявлений привязанности, ни отец, ни Грейс к подобным вещам склонны не были, поэтому оставались вполне довольны друг другом. А еще у них были свои традиции. Например, еженедельные ужины в квартире, где отец жил с новой женой. Несмотря на то что свадьба состоялась почти двадцать лет назад, Грейс продолжала слегка ядовито величать Еву «новой» женой. Сначала семейные ужины проходили в пятницу вечером – из уважения к Еве, которая, в отличие от ничтожных остальных, скрупулезно придерживалась иудейских традиций. Но потом встречу перенесли на другие вечера – из уважения к Грейс и Джонатану, данных традиций не соблюдавших. Кроме того, так было спокойнее – сына и дочь Евы настолько выводило из себя это самое несоблюдение, что они не в силах были проявить в этом вопросе элементарную тактичность.

Подумав о папе, Грейс вспомнила, что в любом случае должна позвонить ему или даже Еве. Надо было сообщить, придут ли они в четверг вечером. Они почти всегда собирались по четвергам, с тех пор как пятничные ужины превратились в проблему как для религиозных членов увеличившейся семьи, так и для нерелигиозных. Но Грейс откладывала звонок, потому что Джонатан так и не сообщил, успеет прилететь из Кливленда или нет.

В коридор вышел Генри с батончиком мюсли в руке. Это лакомство рекламировали как полезное для здоровья, однако сахара в нем было не меньше, чем в любой конфете.

– Привет, – сказала Грейс.

Генри кивнул и покосился на дверь своей комнаты. Только тогда Грейс сообразила, что загораживает ему дорогу.

– До дома дошел благополучно? – спросила она.

– Кто были те двое? – задал встречный вопрос Генри. Видимо, решил сразу перейти к делу.

– Из отделения полиции приходили. Так, ничего особенного.

Генри замер, держа мюсли в вытянутой руке. Ни дать ни взять орел на государственной печати США, у которого в лапах зажаты оливковая ветвь и стрелы. Брови Генри нахмурились под непослушными вихрами. Кстати, давно пора его подстричь.

– В смысле – ничего особенного?

– Слышал про мальчика из вашей школы? У которого мама… умерла?

– Ну, слышал, – кивнул Генри. – А ты здесь при чем?

Грейс пожала плечами, демонстрируя, что это не их проблема. Во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы это действительно была не их проблема.

– Мама этого мальчика тоже была в родительском комитете. В том самом, который организовывал аукцион. Но я ее почти не знала. Всего один раз говорили, на собрании комитета. Так что полиции ничем помочь не смогла.

– Кто ее убил? – неожиданно спросил Генри. И тут Грейс поняла – раз такая история произошла в его школе, он опасается, что с ней может случиться то же самое, что и с Малагой Альвес. Генри всегда был нервным мальчиком. В раннем детстве даже мультфильмов боялся. А в летнем лагере, по рассказам воспитателей, стоял возле туалета, дожидаясь, когда туда пойдет кто-то из других мальчиков. Один идти не хотел ни под каким видом. Даже теперь Генри постоянно надо было знать, где она. Грейс знала: когда подрастет – пройдет, но в какой-то степени это было частью характера.