послушавшись Арбенина. И едва не потеряла Егора. Больше не хочу рисковать. Пусть говорит кто угодно и что угодно, я буду внимать только собственному сердцу. Оно тоже обманывало нередко и обманывалось, но так отчаянно хочется верить, что в этот раз все будет иначе.

— На свадьбу приедешь? — тихо уточняю, развернувшись к сестре.

Настя делает круглые глаза.

— Ты совсем меня не слышишь, да? По-своему сделаешь? Ладно, — фыркает куда-то в сторону. — Только потом не плачь и не жалуйся.

Как будто я когда-то жаловалась! Разве что подушке, выплескивая на нее и обиды, и слезы. А Насте — нет. Это всегда была ее привилегия — жаловаться. Рассказывать о том, как несправедлива жизнь, картинно всхлипывать, обязательно обещая не перенести очередную трагедию. Я всегда была утешающей стороной. И дальше бы ею оставалась — а как иначе? Но разве у меня нет права хотя бы на капельку своего собственного счастья?

— Ты же его совсем не знаешь! — не унимается Настя, внезапно находя новый аргумент. — Вот сколько вы знакомы? Меньше месяца! Юль, я не узнаю тебя, честное слово!

Я сама себя не узнаю. Но больше не хочу оставаться тем человеком, которым была. Если даже все закончится, однажды или слишком быстро, по крайней мере, попробую. Почувствую, что такое быть любимой. Просыпаться рядом с тем, без которого не представляешь своей жизни. Тонуть в его восторженном взгляде и плавиться в объятьях. Что я теряю, кроме своего унылого одиночества? Больно будет? Ну и пусть! Чего-чего, а справляться с болью научилась. А вдруг случится чудо? И моя сказка не закончится, и мечта не разобьются вдребезги?

Глава 22

— Юль, ты совершенно уверена, что не хочешь гостей? Никого из подруг? Это же все-таки свадьба. Одна-единственная на всю жизнь!

У меня от накатившей нежности замирает сердце, и глаза становятся предательски влажными. Так трогательно слышать это: «одна-единственная». Егор говорит настолько спокойно и искренне, что не дает ни крохи усомниться. Я будто касаюсь сказки, но с каждым мгновеньем ощущаю, насколько она реальна.

Моя сказка. Вот этот невероятный, потрясающий, шикарный мужчина, который смотрит так, будто я — самое лучшее, что могло случиться в его жизни. Поверить слишком сложно, ведь никогда не предполагала ничего подобного. Даже в самых смелых мечтах. Но он просто рядом, любит меня — и в груди взрываются фейерверки, больно и сладко одновременно, и от счастья хочется летать.

— Не хочу, Егор, правда! Мне и приглашать на эту свадьбу особо некого, — я нисколько не лукавлю. Все именно так и есть. После разговора с сестрой убедилась, что та, скорее всего, не приедет. Других близких родственников, по крайней мере, тех, кого хотелось бы видеть рядом в самый главный день своей жизни, у меня нет. С подругами последние годы тоже общаемся довольно редко. Созваниваемся иногда или обменивались короткими сообщениями в соцсетях. Зачем же все усложнять? Для чего придумывать гостей и торжество, лишь потому, что так принято, если сердцу нужно совсем другое?

Только он. Его глаза-омуты, в которых беспрестанно тону. Восторженная улыбка. Поцелуи, от которых кружится голова. Предвкушение всего остального. Пульсирующее в венах желание. Волнующие, пьянящие мысли о запредельном.

Я хочу его так сильно, что иногда готова признаться. Сбросить с себя, стянуть с него мешающую одежду, повиснуть на шее и умолять сделать со мной все, что ему хочется. Знаю, что хочется. Горячий, жадный, раздевающий взгляд не подделать. Как и слишком выразительную реакцию тела. Твердеющие мышцы и совершенно очевидное возбуждение.

Мы почти все свободное время проводим вдвоем, но Егор ограничивается лишь поцелуями. Обнимает, крепко и нежно, ворошит носом мои волосы, будто вдыхая запах, скользит теплым дыханием по коже. И… не идет дальше. После выписки врач запретил излишние нагрузки, но я уверена, что дело не в этом. Егор что-то там напридумывал себе про сказочные традиции и первую брачную ночь. И становится каменным, в прямом и переносном смысле, стоит только намекнуть на другие варианты.

Но я не могу настаивать. Хоть тело изнемогает от желания, и все мысли давно уже крутятся в одном направлении, такая непреклонность еще больше заводит. Это все действительно выглядит… очень настоящим. Разве стал бы он ждать, лишая нас обоих удовольствия, если бы планировал только короткую интрижку? Если бы не собирался прожить со мной всю оставшуюся жизнь, к чему было бы мечтать о чуде и оттягивать столь долгожданный момент?

Мне никогда в жизни не дарили столько цветов. Комната напоминает оранжерею, а их аромат ощущается даже в холле. И время от времени делается жутко, когда представляю реакцию Арбенина-старшего на новость о нашей свадьбе. Он ведь видит, что мы вместе. Не может не видеть.

С хозяином дома мы уже несколько дней не разговаривали, если не считать коротких бесед о занятиях с Ильей. Но его всевидящее око уже наверняка успело просечь происходящее. И то, что он до сих молчит, настораживает.

— Расслабься, милая, — просит Егор. В отличие от меня, он и тут абсолютно спокоен. — Конечно, я не исключаю, что отец придумает какую-то гадость, но это ничего не изменит. Не волнуйся, даже в голову не бери. Мы со всем справимся.

Хотела бы я иметь такую же уверенность, но не получается, и это здорово омрачает мое счастье. Арбенин — не тот человек, который легко сдается, а то, что видеть меня в качестве невестки он не захочет, не вызывает сомнений. Вопрос только в том, на что решится пойти, чтобы нам помешать. И когда.

— О чем задумалась? — Егор прижимается губами к моему виску. Пальцы перебирают волосы, и в этих легких касаниях столько нежности и одновременно страсти, что хочется выбросить все тревожащее из головы. Обернуться к нему и ответить поцелуем.

Но просто скрываться от проблем, хоть и таким приятным способом — не выход. И я незаметно вздыхаю и поясняю:

— Думаю, что предпримет твой отец, чтобы все испортить. Чтобы не опорочить род Арбениных связью с такой, как я.

Егор вмиг делается серьезным. Мрачнеет, так что между бровями залегает суровая морщинка. Глаза леденеют, но я вновь понимаю, что этот холод направлен не в мой адрес. Мне предназначается совсем другое: он склоняется к губам, накрывая прерывистым дыханием:

— Не хочу, чтобы ты даже в шутку говорила такое, Юль. И не бойся ничего. Вообще ничего. Я не позволю ему тебя обидеть.

Произносит жестко и уверенно, так же, как когда-то у бассейна отшивал Елену, пытающуюся навязаться ему. Будто не существует никаких иных вариантов, кроме того,