class="p1">Его губы складываются в подобие улыбки, но лучше бы он этого не делал: становится еще страшнее.

— Правда? Выходит, курьер у ворот ищет какую-то другую Юлию Ленскую?

— Ку-урьер? — я поперхиваюсь вопросом. Это совершенно точно ошибка. Ко мне никто не может прийти. И тут не нужны никакие предупреждения: я бы и в страшном сне ни за что не решилась бы дать хоть кому-то этот адрес. Даже сестре не называла.

Смотрю на приоткрытое окно, хотя ворота из него не видны. Снова на Арбенина. На напряженного малыша, который не знает, как себя вести. Я тоже не знаю. А мужчина в дверях удовлетворенно хмыкает: похоже, мое состояние ему нравится. Любит, когда перед ним все дрожат.

— Ну что же вы, Юленька, так разволновались? Я не ругаю, всего лишь исправляю досадную оплошность. Видимо, в самом деле забыл сказать об этом. Но вы ведь впредь не станете так поступать?

Быстро-быстро мотаю головой. Лучше просто согласиться. Целее буду.

— Вот и отлично, — на этот раз его улыбка напоминает оскал чуть меньше. — А сейчас идите скорее за своей посылкой, некрасиво заставлять человека ждать. Даже если это всего лишь курьер.

Снова не спорю, предупреждаю Илюшку, что быстро вернусь и несусь вниз по лестнице, едва не спотыкаясь. Внутри все кипит. Надо же, оказывается курьеры — тоже люди. И я, возможно, когда-нибудь тоже дотяну до этой категории. Если, конечно, не испорчу все неправильным поведением.

Зачем все это терплю? Конечно, мне нужны деньги. Очень нужны. И вряд ли найду другую хотя бы вполовину так же хорошо оплачиваемую работу, как эта. Но ведь не все измеряется деньгами. Арбенин откровенно глумится, считая, что может управлять каждым. Ему нравится ощущать свою власть над людьми. Над женой, над маленьким сыном. Над слугами. Такое несовременное слово — слуги, но те, кто работают у него, иначе и не могут называться. Он их не считает кем-то другим. И ко мне относится точно так же.

Можно было бы закрыть на это глаза, но не сейчас… Ни после прошлой ночи в больнице и того, что там случилось. Я так сильно люблю Егора, что не представляю без него своей жизни. Теперь — не представляю. Он за столь короткое время стал мне совершенно необходим. Важен и дорог, как никто другой. И я хочу, хочу больше всего на свете согласиться на его предложение. Хочу стать его женой. Быть рядом, каждый день, каждую ночь. Любить его, заботиться, вместе растить детей, стареть вдвоем… Но при одной мысли, что об этом узнает Арбенин-старший, делается жутко. Если уйду с работы, будет проще? Он перестанет так сильно влиять на меня? На нас?

Выскальзываю на ворота, почти сразу натыкаясь на щуплого парнишку с внушительных размеров коробкой в руках. Она довольно плоская, из плотного бежевого картона, расписанного розами, и выглядит завораживающе. Очень дорого и очень нежно. Я даже забываю о том, что только что крутила в голове. Смотрю на чудо, которое держит курьер и которое, кажется, предназначено… для меня. Вот только от кого? Кто мог прислать в дом Арбениных подобную красоту? И что внутри?

— Юлия Ленская? — звонким голосом восклицает парень и, получив мой утвердительный ответ, сияет: — Тогда это вам. Распишитесь здесь, пожалуйста.

От волнения дрожат пальцы, и подпись выходит кривой, но его, кажется, это нисколько не смущает. Он забирает документы и быстро прощается, оставив меня, ошарашенную и очарованную, с этим невероятным подарком. Уже не помню, что обещала вернуться к занятиям, как можно быстрее. И что моему грозному работодателю любая задержка очень не понравится. Опускаюсь на корточки и осторожно раскрываю коробку.

И все вопросы разом исчезают. Какая же я глупая, и как только сразу не догадалась?! Всего один-единственный человек на свете мог сделать такой подарок. Ведь кроме него никто и не знал, где меня искать…

Начинаю отчаянно шмыгать носом, но все равно чувствую потрясающий, тонкий и свежий аромат цветов. Даже сквозь пелену слез вижу множество оттенков шелковых лепестков. И сияющий камень на золотом ободке кольца в самом центре розового бутона.

* * *

— Но ты отказалась? Послала его ко всем чертям собачьим? — сестра от волнения даже на месте пританцовывает. Лицо сосредоточенное и злое. И эта злость — в мой адрес. Как будто я не про своего жениха рассказываю, а у нее увела.

— Должна была отказаться? — пристально всматриваюсь в Настино лицо. Может, я просто не так все поняла?

— Ну, не будь ты дурой, Юль! — глаза разве что молнии не метают. — Знаешь же, что из этого ничего не выйдет. Ничего хорошего! Мало тебе в жизни проблем?!

Нет, не мало. Проблем и правда выше крыши. Да только большая часть из них как раз с тобой связана, сестренка.

Так хочется сказать это вслух. Я устала, безумно устала за эти годы. Столько раз приходилось решать ее проблемы, вытаскивать из неприятностей, в которые моя сестра умудрялась попадать с завидным постоянством. Даже после того случая… Словно и не сделала никаких выводов, не научилась абсолютно ничему.

Нет, не собираюсь ее упрекать. Она мой родной человек, единственный родной на всей земле, и мы просто не должны ссориться, не должны подводить друг друга. Но только почему я это понимаю и стараюсь сделать, а Настя — нет? Неужели ничего не екает внутри, когда говорит мне гадости? Ни сейчас, ни раньше? Почему переживать должна только я одна?

— Юль, ты лучше других знаешь, к чему приводят такие связи, — похоже, сестра и не думает останавливаться. Всерьез решила разубедить меня. — Я ведь уже говорила: хочешь — переспи с ним, оторвись по полной. Тем более, что в постели он наверняка огонь. Хотя… — морщит нос, задумываясь. — Такие нарциссы чаще всего только о своем удовольствии думают. Поэтому еще не факт, что ты получила бы свою порцию. Но попробовать можно, раз уж так тебе припекло. Но не больше, Юля! Замуж-то зачем?!

Это звучит настолько мерзко, что меня начинает подташнивать. Не то что обсуждать противно — даже просто слышать. Знаю Настины манеры, она умеет находить самую больную точку, чтобы ударить именно туда.

Я подхожу к раковине, открывая кран на полную мощность. Опускаю руки под ледяную воду и вздрагиваю, когда почти сразу начинает ломить пальцы. Но зато это помогает немного остыть. Выпустить пар, так сказать. Все лучше, чем выплеснуть свое негодование на сестру. Объяснять нет ни сил, ни желания, да и не поймет она. Прижимаю холодные ладони к щекам и медленно выдыхаю. Уже допустила ошибку,