— За. м ты зде… ч. ло. к? — неожиданно скрипя, словно несмазанная петля произнес он тихо.

Видок понял, что говорит нелюдь, с огромным трудом.

— Случайно вышло, — решая, что потрепаться пока что лучше, чем быстро и бесславно сдохнуть.

— Э.о м. й ле., — заметил голос-скрип. — У. оди к св..м.

— Охренеть, — ошарашено выдал Демидов, — ты отпускаешь меня?

— И.и, — медленно и неразборчиво ответил лешак.

— Где люди? Я не знаю, куда идти.

— И.и по ка. ню на во. ход свет. ла, там вс. рет. шь др.г. х ч. лов.к.в. Но торопись, скоро я буду голоден, я чую, в тебе живет дух моего мира, любопытство привело меня сюда.

И лешак, развернувшись, ушел вглубь чащи.

— Охренеть, — словно заведенный, выдал опешивший Игнат.

Говорящая нелюдь не новость, но вот нелюдь, которая не добивает раненого человека, и просто уходит прочь, сообщив ему информацию, из ряда вон, такого Демидов не видел за свою жизнь. Мало того, он даже не слышал о таком, и это за четыреста лет войны с нелюдями. Несмотря на то, что произошло, Игнат понимал, что нужно сваливать, а для этого нужны ноги, а у него только одна. Тогда нужен костыль. Оглядевшись, он увидел подходящую молодую елку. Две минуты работы кинжалом, и у него есть вполне приемлемый костыль. Но одного мало, не прыгать же? На поиски второго ушло еще полчаса. Результат того стоил, передвигаться стало проще, раненая нога причиняла меньше беспокойства, правда, его самопальные костыли теперь угрожали подмышкам. До конца дня он прошел не больше трех километров. Сколько раз он упал, Демидов не считал, но когда в лесу уже начали сгущаться сумерки, он рухнул на ковер иголок и понял, что больше не в состоянии сделать ни шагу. Укрытием ему послужили два ствола, рухнувшие друг на друга. Егерь заполз в переплетение ветвей и достал руну лечения, запас сил в аккумуляторе тавра стремительно таял скорее всего это последний раз, но боль хотя бы на время отпустила, рана снова начала гноиться, и временное облегчение было очень кстати.

Ночью снова пошел дождь, укрытие оказалось ненадежным, и к рассвету Видок вымок и замерз. Сжевав еще один кусок мяса, и запив его водой, он выбрался наружу и, мерно прыгая на костылях, пошел в указанном лешаком направлении. Игнат надеялся, что нелюдь не пошутила, и он выйдет к людям. Руки и подмышки от непривычного и неудобного способа передвижения болели. Нога была все хуже, сил почти не осталось. Шли часы, мерное передвижение загоняло Игната все больше в ступор. Он не спросил у лешака, сколько идти до людей. А а вдруг далеко? Если завтра не выйдет, то уже не выйдет никогда.

Когда он вечером рухнул под очередную елку, то понял, что нужно поесть чего-то горячего. Кроме того у него явно жар, весь день он много пил, но это мало помогало. По его прикидкам он прошел километров десять, горы справа стали еще выше и круче, буквально в двух сотнях метрах вверх вздымались почти отвесные стены.

Маленький походный котелок повис над небольшим костерком, Демидов все же набрался сил и развел огонь. В голове было совсем пусто, он смотрел на языки пламени, понимая, что похоже ему уже не выбраться из этой переделки. Каша подгорела, но он был рад и такой. Нога пульсировала, и от нее пахло гнилью. Скорее всего, утром он уже не сможет подняться, а потом придут те, кто закончит его существование: или нелюдь, или дикое зверье. Сил отбиться даже от обычного волка у него не хватит.

Поев, Игнат почувствовал себя лучше и позволил себе небольшое лечение. Джинн, снова дав клятву, немного почистил рану, теперь она была не такой грязной, но на этом успехи кончились.

Ночь прошла в бреду. Игнат метался на подстилке из лапника, ему виделись люди, в большинстве они уже давно умерли. Гоша стоял весь истерзанный когтями, с кольчуги свисали лоскуты, только белое обескровленное лицо было целым и узнаваемым. Он стоял и с упреком смотрел на скрючившегося егеря. Потом появился Свен с порезанным горлом и залитой кровью грудью, импресарио стал рядом с Гошей и также молча, с укором смотрел на Игната. Потом пришла маленькая девочка с мамой. Давно это было, лет двадцать назад, Игнат не успел всего на несколько минут, услышал с дороги крик, бросился, но опоздал. Тогда он столкнулся с бродячими упырями. Потом были еще и еще, и все молча смотрели, словно он виноват в их смерти. Последней пришла Таня, обожжённая, в одних штанах.

— Ты, — вытянув красно-чёрный обугленный палец, прохрипела Сова, — ты всех нас убил.

А Игнат лежал на левом боку и не сводил взгляд с этих призраков, он уже ничего не соображал, его война кончилась, и он проиграл ее раненой ноге. Скоро он присоединится к этим сотням мертвецов, слишком большой багаж. Одних он помнил лучше, других хуже, но помнил всех.

И вдруг они стали таять, словно ветер уносил клочья тумана. А потом раздались голоса, тусклые, далекие, буквально на грани слышимости.

— Сдох?

— Да не, живой вроде. Нога только гниет, почернела вся. К ведьме его надо, иначе точно покойник.

— Может, ну его, все равно помрет, — предложил голос, который звучал чуть яснее и грубее. — Снимем сапоги, кольчугу да нож. Вон пули дорогущие, чистое железо, да и в рюкзаке, наверное, есть что интересное. Ему уже без надобности будет.

Мысли устало ворочались в голове Игната, он был в отвратном состоянии. Демидов уже перешагнул границу, когда наплевать, убьют его или бросят обобранным, все равно, заберут его вещи, или нет. А если все же решат отвезти к той самой ведьме, может, судьба?

— А что это за знак? — голос звучал отчетливей, похоже, один из мужчин нагнулся к нему.

— Может, герб цеховой? — предположил второй. — Похоже, ты прав, давай-ка лучше к ведьме. Вдруг, какая птица важная да богатая, отблагодарит, если выживет, а нет, вещички разделим, часть нам, часть ведьме.

Они подняли Игната, ногу тут же прострелила острая боль, на какое-то мгновение его взгляд прояснился, его тащили, подхватив под руки два здоровых мужика, похоже, они были выше егеря, поскольку ноги Демидова не доставали до земли. Фарат завозился в коконе. Игнат очень четко ощущал, что кокон ослабел, похоже, это было завязано на его состояние, и если джинн рванется, ослабшая темница его не удержит, он сможет овладеть телом одного из мужиков, и тогда получится одержимый, сильный одержимый.

— Не надо, — стараясь сформировать мыслепросьбу и отправить ее джинну, попросил Видок.

Видимо, получилось, поскольку в мозгу яркой вспышкой появился ответ: «Я жду». Эти мелкие усилия добили Игната, и он отключился.

В следующий раз он пришёл в себя лежащим на куче лапника, пахло свежей хвоей, вокруг было темно, пол покачивался. Игнат пошарил, но рюкзака не нашел, а ведь там были остатки воды, губы потрескались, во рту адская топка. После того, как воды не обнаружилось, пить захотелось еще сильнее. В голове начала носиться навязчивая мысль — пить. Его ощутимо тряхнуло, рана отозвалась жуткой болью, он застонал, а сознание снова померкло.

— Как думаешь, не подох? — раздался голос, а потом по глазам резанул свет.