Вместо ответа Константа отрицательно покачала головой.

— Тогда идем! Скорее! — стволом дробовика указал в стену, спустил курок.

Кирпичная кладка взорвалась ворохом ошметков, но нас не задело. Изнутри тут же повеяло холодом, закачались висящие свиные туши. Отлично, лучше и быть не могло!

Схватил Константу за руку, потащил за собой. Морозильник стал нам хорошим прикрытием.

Бойцы Вербицкого не ждали, что мы проделаем проход прямо в стене, отчаянно палили вслед. Пули терзали свиную плоть, оседали внутри, даровали нам спасение.

Мы метнулись вперед. Ногой высадил жестяную дверь, та легко поддалась напору. Спустил курок еще раз: на этот раз взрывом снесло запертую витрину. Уши заполонил звон бьющегося стекла — плевать! Сейчас главное уйти…

Улица жила, как и прежде: грязные и окровавленные, мы выскочили на мостовую. Ворох стоящих на парковке машин манил доступностью: всех мне все равно не перестрелять. Да и кто знает, что там еще есть у Вербицкого? Еще один боевой вертолет? Истребитель?

Даже думать не хотелось…

— Садись! — велел девчонке, кивнув на небольшой, семейный «Жаккард» желтого цвета. Автомобиль испуганно заверещал сигналкой, но плевать.

Раздалась стрельба: Ириска предупредила, что у нее закончились патроны и сдерживать недругов дальше она не в состоянии.

И не требовалось.

Машина поддалась, зарычала двигателем. Боевик выпрыгнул прямо перед капотом, будто надеясь, что я ударю по тормозам.

Не ударил…

* * *

Сидели в тишине, заперевшись в темной комнате. Задернутые шторы, закрытое окно.

Машину бросили почти сразу же, как только выпала возможность: по ней будут искать.

Глубины Нижней Москвы приняли нас в свои объятия, пообещали укрытие.

Хорошо, если так…

Тройняшки были крайне удивлены моему визиту. И тому, в каком состоянии был.

Старшенькая распоряжалась, как и прежде: велела тотчас же скидывать шмотки, дуть в душ. Для меня у них нашлась одежка, Константе же пришлось щеголять в белье. Она была и не против. Умная девочка: предпочитала красоте рюшечек и кружева простоту и мягкость хлопка.

Взмокшая, только после душа, она была похожа на мокрого воробья. Среди стаи кошек. Все еще хорохорится, но начинает осознавать, в какую передрягу угодила.

Уно и Сано вертелись на кухне: троица девчат была неразлучна и в мирной жизни.

Едва Старшенькая открыла нам дверь, думал, что прогонит взашей. Ругал самого себя — какого черта, Потапов? Тащишь в их устоявшийся мирный быт свои новые проблемы?

Но обратиться больше было не к кому. И как только Ириске удалось найти их адрес?

Ужинали жареной картошкой в молчании — девчата совсем не так представляли сегодняшний вечер. Трехлитровый пузырь газировки, мешок чипсов, обведенные красным строки в буклете местной пиццерии — наверное, им можно было позавидовать. Видеоприставка тянула хватку проводов к телевизору, ждали своего часа контроллеры.

— Сыграешь? А мы посмотрим… Как тогда, помнишь? — мягко предложила Старшенькая. Уно и Сано закивали, выражая согласие с предложением сестрицы.

Глянул на Константу, но та лишь пожала плечами: была не против.

— Мы твою речь слушали, — заверила меня Старшенькая, пока включал телевизор.

— Надеюсь, ее лучшую часть? — слабо улыбнулся. — Можно от вас связаться с Бейкой?

Девчата стушевались, будто им стало стыдно.

— Можно. Только ты сам ей звони.

Нахмурился, ничего не понимая.

— Что такое?

— Мы с ней… поссорились. Она тебе не рассказывала?

— Говорила только то, что вы отказались присоединиться к ней.

Уно и Сано послушно кивнули, подтверждая, что так оно и было. Старшенькая продолжила:

— Отказались. У нас другого выбора не было: наша семья только-только начала на ноги становиться. А она в политику идти собиралась. Ты, кажется, тоже решил…

— Так заметно по моей речи было?

— А то! Сам подумай — какой смысл устраивать подобное представление просто так?

Пожевал губами: не такой уж, выходит, я и загадочный. Молча взял контроллер, Сано жестами указывала, какую игру запустить. Уно уже хрустела чипсами.

Очередной платформер, другого и не следовало ожидать. Мечтал когда-то играть в консоль для детей. Не думал, что воплотится в такую ипостась…

— А поссорились-то из-за чего? — Не думал, что Бейка станет психовать из-за отказа.

Уно молча встала, выудила цветастый буклет из кармана детской куртки, сунула мне под нос. Я прищурился, отвлекся, пропустил удар врага: игровой персонаж мигом отправился на перерождение. Мне было плевать: буклет буквально с ног до головы был забит рекламой благотворительного фонда имени Вербицких.

— Открыть дело с нуля очень непросто. — Старшенькая словно оправдывалась. Я полистал буклет: тот обещал Нижнему городу процветание на деньги из его фонда. Обещал вкладываться в малый бизнес и прочее.

Не видел в этом того, на что могла бы разозлиться Бейка. Дьявол, верно, прятался в деталях.

— Мы взяли у него деньги, когда он предложил. Недостаточно получить свой ресторанчик назад, требуется еще куча вливаний на… его первое содержание. Думаешь, кендерам здесь кредиты выдают за малый рост и милые глаза?

Ответь я «да», тут же бы получил в глаз, потому рисковать не стал.

— Бейке это не понравилось, да и нам, как понимаешь… Вербицкий приложил немало усилий к тому, чтобы наша часть превратилась в адово местечко. Хотел уничтожить, обратить нас в царенатских рабынь, а мы будто забыли обо всем и побежали под его крылышко, едва он поманил нас хрустящей купюрой.

— Емко, ничего не скажешь, — хмыкнул в ответ. На месте Бейки это бы у меня тоже вызвало вопросы.

— Нам стыдно самим, Макс. Но нас не трое, нас целая община, семья. Кто за нас вступится, если Вербицкий захочет вернуть долг?

— Долг? Подожди, ты же сказала… — Ну да, как я мог забыть. Если Вербицкий протягивает одной рукой дар, второй накидывает шаль неподъемных долгов. Любое действие на выжимание максимальной выгоды…

— Ресторан вернули под залог… политических настроений. Еще до того, как мы возвратились домой. Все, что нам оставалось, это принять мнение большинства семейства как собственное.

А вот за это осуждать было лишним.

— Значит, вы агитируете своих посетителей голосовать за Вербицкого?

Троица переглянулась, прыснула в кулак. Константа, до того сидевшая молча, часто заморгала.

— Мы в Российской Империи не голосуем. Но от власти можно отречься в пользу кого-то. Дедушка хочет, чтобы Император под давлением общества и угроз бунта назначил своим преемником его и сошел с престола.

Высоко метит Вербицкий. Впрочем, старик никогда и не скрывал.

— Если начнется бунт, кого поддержат горожане? Императора, который до сих пор держит систему, различающую граждан по классу, или того, кто хоть и притворно, но радеет за народ? Дает им возможность выбраться из нищеты…

— Долгами?

— Об этом приходиться молчать. И как думаешь, озвучь кто из нас правду, нас не раздавят? У Вербицкого… большой административный ресурс.

Кивнул: с этим не поспоришь.

— Разве сам Вербицкий не собирается загнать всех в рабство, под контроль Царената?

— Ты знаешь об этом с полей войны, но сколько граждан даже не догадываются о его махинациях? Сколько скрыто? Едва появляется желающий поведать правду, как его гнобят. В сети, на работе, везде. Ни одна из газет, даже имперских, не напечатает его статьи.

— Значит, на информационном поле у Вербицкого абсолютное превосходство?

— Наверно, уже не теперь. Вам хорошо удалось его прижать в последние дни. Дай пятюню! — Старшенькая, улыбчиво зажмурившись, выставила передо мной крохотную ладонь. Грех было не ответить.

— Ты к нам прятаться приехал? — вдруг спросила она. Будто бы не говорил об этом с самого начала.

Кивнул: нас искали почти везде, но никто не догадался заглянуть в Нижний город. Я закусил губу, стало стыдно: наверняка за Тройняшками установлена слежка. А тут я явился прятаться: они не посмели мне отказать, не захлопнули дверь перед носом. Чую, теперь я их вечный должник…

— Старшенькая, у меня к тебе вопрос.

— Какой?

— Если мы сменим Вербицкого на меня, что поменяется в вашей жизни?

— Не поняла? Захочешь продать нас в рабство вместо него? — Она нахмурилась, словно от горького лимона. Я возмущенно затряс головой: совсем ведь не об этом говорю.

— Что, если я возьму вас под защиту? Сколько вы там должны Вербицкому?

— Сумма очень большая.

Я на всякий случай проверил свой счет: он был теперь огромен, а я богат как Крез. Вряд ли не осилю. Старшенькая выдохнула и озвучила: по моим нынешним меркам это были копейки. Для них, участвовавших в самых ожесточенных боях за Вратоград, —