схватил за руки и пристально вгляделся в глаза. «Не беспокойтесь, Елисей Тимофеевич», – она приняла от него носовой платок и вытерла губы.

Лонжерон бросил на Петра убийственный взгляд.

– Что там произошло? – прошипел он вполголоса.

– Вы мне скажите, – перешел в наступление Петр. – Какая-то тварь кинулась на меня совершенно бесцеремонно…

– Низший бес, игоша, – объяснил Елисей. – Такие получаются из некрещеных младенцев. Их часто ставят охраной.

Лонжерон глянул еще свирепее, ноздри его раздулись от гнева.

– Зачем вы полезли в пруд?

Петр не видел причин скрывать свои планы.

– Хотел попробовать вызвать Егора.

– Без разрешения на то хозяйки? Вы в своем уме, забыли, где находитесь? Вам не пришло в голову, что у пруда будет стража? Если бы не Лизавета Дмитриевна, тварь перегрызла бы вам шею – и поделом! – а мы потеряли бы единственную надежду на успех нашего дела.

Петр внутри кипятился, но старался не показать возмущения, не желая уподобляться едва сохранявшему самообладание французу.

– У меня могло получиться…

– Но не получилось! И теперь нам придется оправдываться перед бесовкой, а она и так не слишком расположена. – Он ненадолго замолчал, сжимая кулаки, но тут же снова завелся: – Подумать только – оторвать бесов от ужина этой глупейшей, безрассудной выходкой… – Он блеснул налившимися кровью глазами. – Я указал вам сидеть в аэростате, вам не понравилось? Захотелось славы? Вам же в любой битве неймется бежать впереди со знаменем, пусть даже это подставит остальных. Ну что, нагеройствовались? Только помните, здесь за такое медальки не раздают!

– Извольте прекратить, – вспыхнул Петр. Он тем сильнее негодовал, чем более осознавал, какую и в самом деле совершил глупость. – Кто позволил вам отчитывать меня в подобном тоне!

Лонжерон побелел, заговорил сбивчиво на русском, грассируя и путая ударение:

– Как еще мне разговаривать с вами, коли вы ведете себя… comme un enfant… как мальчишка! Не слушаетесь! Мне следовало бы поставить вас на горох!

– Я не потерплю подобного оскорбления, – побагровел Петр, шагая ближе.

– Пистолеты в корзине, – ответил тем же тоном Лонжерон, едва не сталкиваясь с ним лбом.

– Господа! – жалостливо встрял Елисей. – Граф, князь, опомнитесь! Как же его высочество… миссия…

Лонжерон свирепо выдохнул и протянул ладонь.

– После спасения светлейшего князя – я в вашем распоряжении.

Петр крепко сжал ее.

– Договорились.

Внутреннюю сторону запястья обожгло, словно туда прижали раскаленное клеймо. Петр вздернул манжету – там, на вспухшей коже, проступила свежая отметка: алый перечеркнутый круг.

– Это еще что? – возмутился он.

– Это знак, что рано или поздно, живыми или мертвыми, нам с вами предстоит драться. – Развернувшись, Лонжерон зашагал обратно к парадному входу.

Следуя за ним, Петр втаптывал траву сапогами, и та послушно принимала его досаду. Елисей нагнал его.

– Граф слишком строг, – шепнул он, заглядывая в лицо, – не принимайте его слова к сердцу.

Теплый лисий взгляд – ободряющий, словно Петр был ребенком, нуждавшимся в утешении матери после заслуженного выговора отца, только усилил раздражение.

– Я не намерен терпеть его указы, так что к черту вашего графа…

– Не вызывайте, – испуганно озираясь, взмолился Елисей. – Если сказать слишком настойчиво, черти и в самом деле услышат. Нам от них почти ничего, досада не больше комариной, а вот вам, как и всем живым в округе, придется несладко.

Петр едва ли слушал.

– Если бы мне удалось вызвать Егора, мы прямо сейчас могли бы уже лететь…

Он осекся и застыл, в неверии глядя на лужайку. Рядом замер Елисей. Прямо перед ними на земле раскинулась сморщенная тряпка аэростата, а за ней валялась опрокинутая корзина. Горелка, распахнутая, разворошенная, укоризненно темнела пустым нутром.

– Увели! – взвыл Елисей, в ужасе хватаясь за щеки.

– Сперли, – хохотнул бес и сдвинул назад между рогов серую фуражку.

Петр чувствовал, как горячий стыд заполняет горло.

Лонжерон развернулся к нему.

– Вы… вы… – зарычал он, но не смог подобрать нужного слова и зашагал к дому. – Идемте теперь.

Петр нехотя отправился следом.

Глава 10

Живые души

Главная лестница провела по длинному тусклому коридору, освещенному лишь в тех местах, где на стенах красовались портреты бесов в одеждах античных богов, римских императоров и древних правителей. Больше других Петру запомнилась картина, на которой рогатый бес в монаршей шапке принимал в тронном зале русского царя, по всей видимости, Иоанна Грозного. Хотелось рассмотреть подробнее, где это они и что за бумагу подписывают, но Лонжерон махнул не задерживаться, и на этот раз Петр решил не перечить.

Бес привел их в просторную гостиную, обитую темным деревом и увешанную трофейными головами. Петр всмотрелся, но ни одного животного не узнал. Странные существа – медведи со свиными рылами, олени с волчьими мордами, острозубые лохматые кабаны – пялились со стен стеклянными глазами и разевали голодные рты. Их кровожадности вторила и остальная мебель. Все здесь, каждый толстый стул со звериными ногами, каждый ларь с расписной пастью, каждый ненасытный шкаф и многоротый комод, все кричало: «Еще, еще! Дай мне насытиться!» и только и ждало, чтобы заглотить зазевавшегося гостя в свою утробу. Стало ясно, что здесь лучше не зевать. Петр уверился в этом еще сильнее, разглядев жавшиеся по углам бледные, все до одной седые мертвые души.

В центре комнаты стоял бесконечный, уставленный разнообразными яствами обеденный стол. По бокам сидели, хрустя челюстями, мелкие бесы и даже средней уродливости свиноватые дамы в чепчиках, а за столом, посреди всего этого пира – бараньего бока с кашей, запеченного с яблоками индюка, пирогов, маринадов и прочих гоголей-моголей – на дубовом троне восседала хозяйка дома.

Анна Анчутовна оказалась огромной, порядком расплывшейся матроной, в напудренном парике и печально свисающих рюшах, с багряным лицом, покрытым редким грубым ворсом, запавшими красноватыми глазами и блестящим от усердного чревоугодия лбом. Рога, напоминавшие скорее козлиные, торчали над самыми бровями, две пары бивней лихо вздергивали верхнюю губу. Сидела она, сгорбившись над тарелкой, в одной руке удерживая вилку со свисающей квашеной капустой, а в другой – запотевшую рюмку.

Заслышав гостей, она не сразу оторвалась от еды. Обсосала вилку, опустила рюмку и только тогда подняла взгляд.

– Ну, – спросила она у Лонжерона с привизгом, – чего там?

– Как я уже объяснил вашим людям, князь заблудился и случайно вышел к пруду. – Лонжерон уселся на стул, с которого, очевидно, вскочил, когда подоспели новости о неразберихе.

– Заблудился, значит? – Анна Анчутовна гулко сглотнула и подцепила вилкой кусок баранины. Подождав, пока лакей заново наполнит рюмку, она обратилась к кому-то позади. – Ты что же, Макарка, веришь им?

Из-за ее спины выступил тот самый громадный