школу на автобусе и ничего не замечала. Но, может быть, за всеми нами следили. Может, кто-то специально так подстроил, чтобы мы сегодня оказались в этом отеле.

– Я думаю… – неуверенно начинаю я. – Думаю, что мы сегодня сделали то, что от нас хотели. Кто-то хотел проверить, что у нас на руках. Узнать, на что именно мы способны.

– Нет, – говорит Ро.

– Нет, – Фиона.

– Да, – Лили.

В конце концов мы решаем проверить на картах, права я или нет. Я тасую и снимаю колоду. И вынимаю карту с луной, на которую воет собака.

– Луна. Иллюзии.

– Попробуй еще, – говорит Ро.

Пятерка мечей.

– Предательство.

– Еще раз.

Восьмерка мечей.

– Ловушка.

Ро морщится.

– Попробуй еще.

Восьмерка жезлов.

– Стремительность? – смотрю я на карту в недоумении.

И тут у меня вибрирует телефон. Это отец.

«Едем домой».

И затем:

«Постарайся по-настоящему быть дома, иначе мать шкуру с тебя сдерет».

16

После этого во всех снах мне является Аарон. Они не похожи на прежние сны, в которых мы вместе застревали у реки. Теперь я как будто всюду следую за ним, выполняю вместе с ним его ежедневные дела, но он меня не видит. Он отсылает письмо, покупает новый телефон. Все это так обыденно, так скучно. Я просыпаюсь в недоумении, ощущая усталость, как будто проработав целый день.

В колледже у Ро целую неделю каникулы, и он планирует поехать в Дублин.

– Хонор хочет, чтобы мы записали в ее домашней студии кое-какие треки. И тогда к моменту тура у нас в SoundCloud будут кое-какие записи. Правда круто?

– Круто! – стараюсь я придать своему голосу как можно больше энтузиазма.

С той субботы в отеле Ро словно сам не свой. Несмотря на «туалетную месть», слова «Детей Бригитты» запали ему глубоко в душу, застряли, словно шрапнель. Несколько вечеров подряд он отвозит меня домой, с каждым разом становясь все молчаливее.

Однажды по дороге мне звонит мама, и я решаюсь кое-что сказать. То, что, по моему мнению, должно обрадовать Ро.

– Я в машине с Ро, – говорю я. – Они везут меня домой.

Мама на минутку смущается, но потом просто говорит:

– Хорошо, увидимся.

Я кладу трубку. Ро слегка улыбается, не сводя взгляда с лобового стекла.

– Понятно, я заметил.

Я улыбаюсь ему в ответ.

– Я подумала… не знаю. Я видела, как ты обрадовался, когда Хонор сказала так, поэтому подумала, что ты скажешь… Но потом ты, наверное, разволновался и так ничего мне не сказал. В общем, не знаю.

Я и вправду не знаю, что сказать. В редких случаях, когда я заглядывала в сознание Ро, я не находила там никаких четких идей по поводу личных местоимений. Просто путаницу текучих мыслей.

Ро целует меня в лоб.

– Ты милая. Но да, я тоже еще не определился.

Он так долго выдыхает, что лобовое стекло немного запотевает.

– Когда Хонор так сказала, то тем самым как бы призналась: «Да, я понимаю. Я транс, ты транс. Ты не в костюме. Это не просто шоу или что-то в этом роде. Но при этом «он или она» тебя не совсем устраивают. Хотя ты и похож в чем-то на меня».

– Так ты транс? – спрашиваю я с искренним любопытством.

До этого он никогда не называл себя «трансом».

– Я думала… что это означает, что ты переходишь от одного пола к другому. И думала, что ты предпочитаешь… бесполое пространство.

– Да, но все так… «эн-би» тоже входят в концепцию «трансов».

Ро вдруг в досаде хлопает обеими руками по рулю.

– Просто… Мне не по себе в роли «цисгендера» и не по себе в роли транса. У Мила таких проблем нет. Как будто объяснять людям про местоимения «они, их» – это совершенно нормально. Но им все равно приходится много объяснять. Мы знакомы два года, и практически каждый раз, когда появляется кто-то новый, возникает этот неловкий момент. Но для Мила это важно, ведь они любят эти местоимения, придают им большое значение… А я… у меня просто не хватает терпения!

Ро снова хлопает по рулю.

– Мне не хватает времени объяснять это цис-гендерным людям, рассуждать каждый день о грамматике. Просто не хватает. Я не для того почти умер, а потом вернулся, чтобы объяснять людям, которым все равно.

На его глазах выступают слезы.

– И от этого мне становится плохо на душе. Как будто это такое неправильное чувство для небинарного человека.

– Остановись.

Ро останавливается, и я его обнимаю.

– Послушай. Я не очень разбираюсь во всей этой трансполитике или еще в чем-то, но если ты не против местоимения «он»… значит, совершенно нормально пока что говорить так, правда? И всегда можно передумать, если захочешь.

– Просто я не хочу показаться непоследовательным. Не хочу, чтобы люди со вздохом говорили: «О, да он сам не знает, чего хочет, постоянно меняет свои решения». Не хочу никого смущать.

Я смотрю на него.

– Откуда у тебя такие мысли? Какие «люди»? Кого это ты смущаешь?

Я не собираюсь заглядывать ему в голову. Правда-правда. Но я уже настолько натренировалась, что это получается само собой.

«Выродок.

Мерзкий.

Извращенец».

– «Детей Бригитты»? Ту идиотку из отеля?

– Нет.

«Да».

– «Дети Бригитты» – это группа ненависти, если ты не забыл. Их цель – добиваться того, чтобы люди ощущали себя уродами.

Ро ничего не говорит. И почти ничего не думает. Разум его пуст – опустошен чувством стыда.

– Я люблю тебя, и все остальные тоже любят. Ты настоящая рок-звезда. Я ненавижу тех, кто заставляет тебя думать иначе.

Я прикусываю губу.

– И поездка в Дублин будет замечательной, потому что ты проведешь время с Хонор и с Милом, вас будут окружать яркие творческие люди, и ты забудешь обо всем этом.

На какое-то мгновение мне кажется, что и я радуюсь его предстоящей поездке. Я понимаю, что нашего общества Ро недостаточно и что это совершенно нормально.

Ро слабо улыбается.

– Я знаю. Ты права. И я тебя люблю.

Мы едем дальше. Включаем проигрыватель на полную громкость и подпеваем песням с последнего альбома Хонор.

* * *

На следующий день в школе, во время обеда мы втроем сидим за одним столом, и тут я слышу позади себя чей-то голос:

– Так это ты подружка того певца из группы?

Я разворачиваюсь и вижу двух девочек помладше, в форме школы Святой Бернадетты. Интересно, что они делают в комнате для отдыха шестого класса.

– Ну