Такую же жестокость выказал и его соперник Сен-Жилль. Провансальцы даже превзошли норманнов по части разграбления города: жителей, спрятавшихся в погребах, решили выкурить оттуда огнем и дымом. Хронист Раймунд Ажильский сокрушается по поводу того, что при этом «нашли немного добычи».

Все горожане были перебиты: «Их скидывали со стен города, за стены». Арабский историк Ибн аль-Каланиси рассказывает, что франки «грабили все, что им удавалось найти, и требовали у людей невозможного».

К этому времени граф Тулузский попытался взять в свои руки командование всем воинством. В качестве мзды граф предложил крупные суммы денег другим предводителям: Готфрида Бульонского он рассчитывал купить за 10 тыс. солидов, Роберта Фландрского – за 6 тыс., Танкреда – за 5 тыс. солидов и двух коней, прочих вождей – «в зависимости от того, кто они были». Князья, за исключением Танкреда, отклонили эти предложения.

Вскоре после взятия Мааррата-ан-Нумана, в котором захватчики оставались более месяца, между норманнами и рыцарями из Южной Франции вновь вспыхнули раздоры. По мнению провансальского хрониста, они начались из-за того, что рыцари Боэмунда, не так уж яростно бившиеся в сражении, овладели, однако, большей частью башен, домов и пленников.

Эти факты, как и многие другие, известные от очевидцев, ясно свидетельствуют: в западном феодальном войске отсутствовало сколько-нибудь прочное единение, которым так похваляются латинские хронисты, рассказывающие о событиях Крестового похода. Тем меньше приходится говорить о единении, якобы продиктованном религиозными целями предприятия, о «единении в вере Христовой». Сплоченность захватчиков и грабителей была крайне хрупкой и легко уступала место грызне, когда низменные, корыстные интересы предводителей крестоносных банд приходили в столкновение друг с другом. Уже в Сирии зыбкость пресловутого «единства Запада» в Крестовом походе проявилась вполне отчетливо. Она сказывалась не только в постоянных конфликтах между сеньорами, теми или иными отрядами рыцарства: в войске начали обнаруживаться, а вскоре раскрылись во всей полноте противоречия и другого рода – между крестьянской беднотой и феодалами.

2.11. Социальные противоречия в воинстве Креста

Католические хронисты старательно расписывают братские отношения, будто бы соединявшие всех крестоносцев, независимо от их социальной принадлежности, в монолитный корпус борцов Христовых.

Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели – освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран «малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства». Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: «Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку».

События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло собой единого «народа Божьего», каким изображают его церковные авторы XII в. Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: освободительное в своей основе – сервов и завоевательное – феодалов. Феодальные верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью бедняцкой массы.

Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: «Когда другие уже истратили свои деньги, его богатства возрастали». Сеньоры не останавливались и перед тем, чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам.

С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне «в какой-то прегрязной одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе», то, по-видимому, хронист списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому люду.

Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам.

Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных крестоносцев. «Босой народ», как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и образовывал особые отряды – он называет их тафурами. О тафурах упоминается также в эпосе «Песнь об Антиохии», сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта Ножанского, само слово «тафуры» – «варварского» происхождения и означает «бродяги». Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры – и это тоже весьма показательно для их поведения – не признавали феодального командования: по словам Гвиберта Ножанского, они «шли без сеньора». Тафуры, далее, с нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе командира.

«Королем тафуров», считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а не быль, являлся некий нормандец, «как говорят, человек не темного происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без