— Друзья! Я так устал, так устал. Вздремну-ка я часок, а вы тут пообщайтесь. Доктор, развлекайте даму, вы ведь, в отличие от меня, полны энергии и, как я заметил, сегодня выспались.

Дама встрепенулась.

— Ложись, дорогой, на этот диванчик, не стесняйся, мы здесь все свои. — Она со всей любезностью подвела моего старпома к огромному и очень красивому дивану, подложила подушку и чмокнула в зарождавшуюся лысину. — Ложись, дорогой!

Борис прилег и тут же отключился, слегка посапывая. Я посмотрел на хозяйку и отчетливо заметил, что маска снята.

— Ну что, доктор, теперь давай поговорим по существу. Я что, не понимаю, что он тебя на смотрины пригласил. А? Вот взгляни на него, любовника хренова. Видишь, пузыри пускает и похрапывает. И так всегда — пару рюмок глотнет и «дорогая, я так устал, мне бы прилечь». Но, доктор, мне муж нужен, ты понял? Муж и отец моей пятилетней дочке, которая сейчас у бабки. Я крутить не хочу и прямо говорю — он будет мой, чтоб вы там ему не говорили. А вообще-то советую говорить поменьше. Он сам должен уже соображать.

Вот так! Я был прихлопнут. Так поставить вопрос, прямо и твердо — это было более чем неожиданно. Я мычал что-то в ответ, а потом, поблагодарив за прием, быстренько убрался на корабль. Утром к подъему флага подгреб старпом и сходу поинтересовался у меня:

— Ну как, доктор, как твое мнение? Как она тебе понравилась?

Сказать прямо, что совсем не понравилась, у меня не хватило духа, но я все же дал понять, что не все так идеально, как он мне расписывал.

— Борис Васильевич, сами решайте, я ведь не сваха, в этих делах не дока, да и справок о ней не наводил.

Вот последние слова — это точно в яблочко, ибо покопаться в прошлом своей пассии старпому было бы очень полезно, но ему было некогда, да и угроза адмирала, как дамоклов меч, маячила над головой бедного моего Бориса Васильевича. А ларчик, как мы потом узнали, открывался просто. Невеста старпома была любовницей адмирала, от которой он никак не мог избавиться. И вдруг такая лафа — Борис Афанасьев, которого можно немножко пошантажировать и припугнуть ракетными войсками.

Так старпом и женился. А через 2–3 месяца мы всем офицерским коллективом собирали ему деньги, так как его молодая жена, оказавшаяся заведующей ателье по пошиву флотской одежды, прогорела. Финансисты проверили ателье и обнаружили большую недостачу, которую потребовали погасить в кратчайшие сроки, а иначе грозили судом. Борис Васильевич, чуть не плача, собрал нас, самых близких ему сослуживцев, и попросил помочь. Что было сделано. Пришлось вскрывать «загашники» и утаенные от жен «морские». Все, как говорится, добытые честным трудом, но спрятанное на загулы, пошло на уплату недостачи этой старпомовской «королевы». Так с помощью знакомых и друзей Борис спас свою благоверную от суда, но на кораблях не задержался, ибо «адмирал не дремал» и быстренько сплавил молодую чету подальше от себя куда-то за Урал, разумеется, в ракетные войска. На этом моя связь с ним оборвалась, ибо он был настолько ошеломлен коварством адмирала, что не написал никому ни строчки.

Наш корабль довольно часто, выполняя различные задачи, ходил вдоль Крымского и Кавказского побережья и к проливам, а вот Одессу как-то посетить не удавалось. И вдруг по службе «ОБС» мы узнали, что идем в Одессу. Дорогой читатель, вы, конечно, не знаете, что это за служба «ОБС», которая доносит новости скорей, чем мы получали их из официальных источников. Разъясняю: «ОБС» — это «одна баба сказала». Как ни странно, но наши жены, частенько, узнавали первыми когда и куда нас хотят направить. Откуда они черпали эти сведения, никто, конечно, не знал. Но факт есть факт.

Так вот однажды мы впервые пошли в Одессу, выполняя какие-то представительские функции. Стояли вблизи центра города, и мы с механиком Небратенко пошли гулять по городу. Я был очарован Одессой, ее набережной, бульварами, и конечно, людьми. Многое слышал об одесситах, их говоре, любви к юмору, но не думал, что меня сходу могут так просто облапошить. Зайдя в какой-то маленький магазинчик, в котором практически не было покупателей, я попал в объятия немолодой пары — продавца и продавщицы, которые встретили меня, как своего ближайшего и любимого родственника. Только что не расцеловали. В результате все мои небольшие «подкожные» тотчас перекочевали в их цепкие, но такие «добрые» руки. Все было истрачено на какую-то нейлоновую женскую кофточку, преподнесенную мне как последний писк западной мануфактуры. Эта кофточка была представлена с таким восторгом, что только для меня, военно-морского врача, сразу, просто в дверях, понравившегося этой хитрой паре, и в знак уважения ко всему Военно-морскому флоту, они просто отрывают эту прекрасную импортную вещь, красивую и качественную, от своих уже немолодых торговых сердец, да еще за такую мизерную сумму. Кстати, кофточка жене не понравилась, а заначка улетучилась.

И вот два начищенных и наглаженных офицера нашего очень уважаемого в Одессе Военно-морского флота, дефилируют по Дерибасовской. Мы шли, созерцая одесские красоты, когда рядом с нами появилась парочка девчат с невинными очаровательными личиками и точеными фигурками. Они скользнули глазками по двум молодым мореманам. Мы же говорили о своих делах, девочки обогнали нас и шли впереди метрах в десяти. Как известно, у многих механиков из-за постоянного рева вентиляторов и гула других механизмов был довольно громкий голос, умерить который они по привычке не могли даже при обычной беседе и в обычной обстановке. Вот он, идущий сзади прекрасных созданий, не рассчитав расстояния, громко поделился со мной своей голубой мечтой.

— Слушай, док, ну цыпочки, ну красотки, вот бы трахнуть. А?

Не успел я его остановить, как цыпочки остановились, обернулись к нам и очень обыденно предложили:

— В чем дело, мальчики, по сотне с носа и все дела!!

Может теперешняя молодежь только посмеялась бы над нами, но мы тогда были по теперешним оценкам «полные лохи» и люди с другой планеты. Мы же с ним остановились, как вкопанные, пораженные таким циничным предложением, исходящим от молодых и симпатичных девушек. Одновременно только и сказали:

— Да!.. Одесса-мать!

Механик долго сетовал, что впервые столкнулся с откровенными проститутками, плевался и ругал всех женщин без разбора.

Такие вот мы были, что не отрицало уличных знакомств с очень быстрым решением половых вопросов, но это не называлось проституцией, а было просто бл…вом. А это хоть и осуждалось, но встречалось на каждом шагу.

Сон на корабле — это святое. Ночные тревоги, особенно после гибели линкора «Новороссийск» в 1955 году, часто обрывали его, иногда до двух раз за ночь. Зато засыпали мы мгновенно. Особенно ценился дневной послеобеденный сон, минут так на 30–40. После шести лет службы на корабле привычка «покимарить» после обеда хоть десяток минут осталась у меня на всю жизнь и часто приводила меня в неловкое положение. Я засыпал на каком-нибудь совещании прямо на глазах у большого начальства. А уж на корабле! По окончании обеда я несся в каюту и мгновенно засыпал, чем приводил в полный восторг моего соседа по каюте Васю Празукина. Он всем говорил: