– А кто же еще это может быть?

– Знаешь, Рита, чем больше я об этом думаю, тем страшнее мне делается.

* * *

Машину я останавливаю в паре километров от городской черты. Пора браться за коррекцию реальности. В прошлый раз это далось адским трудом. В Зоне оно, пожалуй, проще – там реальность подвижна, как ртуть, а здесь…

Тщательно воспроизвожу в памяти внешний облик Дмитрия и Кейт. Не знаю, нужно ли это для коррекции – опыта у меня немного, но, пожалуй, лишняя визуализация не повредит. Может, чем яснее представишь себе того, с кем хочешь встретиться, тем выше шанс.

Визуализирую я уже хорошо – вот их лица встают передо мной. Миловидное лицо Кейт, обрамленное черными как смоль волосами, и желчная физиономия «лояльного», пересеченная шрамом. Ах да, у Кейт еще руки с желтыми ногтями. Важная деталь. Представляю их так, словно они стоят передо мной в нескольких шагах. Окружающая обстановка размыта, чтобы не создавать реальности проблемы, задавая конкретное место встречи. Если не загонять ее в жесткие рамки, вероятность успеха повысится… наверное. Может быть, я перестраховываюсь, но интуиция подсказывает делать именно так. Попробую ей довериться и в этот раз.

Ну вот, кажется, хватит. Лучшее – враг хорошего. Неизвестно, дадут ли дальнейшие усилия какой-нибудь эффект, а времени жалко. Открываю глаза и завожу машину.

– Готово? – спрашивает Рита.

В ответ пожимаю плечами.

– В прошлый раз получилось. Будем оптимистами.

– Ну-ну…

Трасса 255 между тем довела нас до Красноярска. Юго-восточные окраины… А вот и развилка. Почти не колеблясь, сворачиваю с трассы налево, на Трактовую. Бросаю взгляд на экран навигатора. Цепочка улиц, по которой я еду, ведет за пределы Красноярска. В Дивногорск.

– Думаешь, нам туда? – с сомнением произносит Рита.

Я улыбаюсь, стараясь, чтобы получилось как можно беззаботнее:

– Так думает реальность.

Окрестности Дивногорска. База АПБР

Ольга Завадовская проснулась внезапно, как от удара. И это не был обычный кошмар, каковые стали для нее уже практически рутиной. Она не всегда их запоминала, но ощущения после этих снов были достаточно специфическими, чтобы ни с чем их не спутать. Тут было что-то другое. Тревога после кошмаров обычно спадала, как только приходило осознание, что это сон. Тут же наоборот – неприятное ощущение нарастало, делалось из зудящего жгучим и одновременно леденящим. Что-то не так.

Смешно… Что тут может быть не так? Все «не так» осталось снаружи, в большом, сходящем с ума мире. А тут… как в сейфе. Безопасно. Ничего не происходит, кроме новых экспериментов. Над ней в том числе. Кого-то другого все эти опыты, пожалуй, уже и взвыть бы заставили, но не Ольгу.

Она вытерла испарину со лба, откинулась на подушку и невидящим взглядом уставилась в серый потолок своей маленькой комнатенки. Двое других экспериментальных «лояльных» с усиленными способностями – нестабильный пиромант Иван и мощный кинетик Петр – считали, что живут в аду. Они ненавидели каждый новый день на базе, ненавидели тех научников, что с ними работали, да и всех остальных заодно. Ненавидели, но зависели от них. От вовремя сделанных инъекций вакцины и снимающих боль препаратов. Поэтому не бунтовали, но о взгляды их можно было порезаться. Ольга могла их понять: они считали, что научники сломали им жизнь. А вот ей они жизнь спасли.

Лимфобластная лейкемия. Запущенная стадия. Но фоне ВИЧ-инфекции. Просто плохая девочка не слушалась папу. Просто плохая девочка сбежала из дому в шестнадцать лет и до тридцати черт знает чем занималась. Тяжелые вещества и, как это принято называть, «беспорядочные половые связи». Плюс невезение – надо было еще умудриться заполучить такой букет. Ольге удалось. Когда стало ясно, что с ней что-то не так, она вернулась домой. И просто упала у родительских дверей, не в силах нажать кнопку звонка. К счастью, отец оказался дома. И к счастью, Андрей Игоревич Завадовский был одним из ведущих специалистов научного корпуса красноярского отделения АПБР.

На этом этапе Ольгу уже не смогли бы спасти никакие светила мировой медицины, никакие чудо-лекарства. Все, что ей оставалось, – несколько месяцев мучительной агонии и смерть. Отец предложил альтернативу. Робко и нерешительно, словно она могла отказаться. Словно для нее могло быть что-то хуже. Она бы душу дьяволу продала без колебаний, а тут всего лишь требовалось стать участницей эксперимента по созданию усиленных «лояльных». Что за вопрос?! Конечно, да!

Кровь Измененной со способностями «глушилки» справилась с ее смертельными болячками за считаные дни. Антинова, введенная через несколько часов после первой инъекции, остановила изменение сознания. А третьим этапом стала усиливающая сыворотка. Катализатор. Первую ломку Ольга приняла стоически. Она знала, что будет плохо, но когда старуха с косой уже в упор смотрела ей в глаза, выбирать не приходилось. Боль Ольга приняла как плату за жизнь и считала эту цену вполне божеской. Бывает, платят и побольше. Ей не давали долго мучиться. Она находилась под постоянным наблюдением. Так что, едва начинался очередной приступ, к Ольге прибегали люди в белых халатах и кололи вакцину. Отпускало. И начинался новый этап бесконечных экспериментов, заборов крови, тестов и введения новых версий сыворотки. А до кучи – мир ее сузился до границ базы АПБР. Периодически ее выпускали погулять по территории. Там имелся даже небольшой участок соснового леса. Эти прогулки, а также книги и фильмы составляли все ее развлечения… Да, жизнь не сахарная, конечно, но смотря с чем сравнивать. Например, для той, кому в последний момент отменили смертный приговор, буквально сняв с эшафота, все выглядело совсем иначе.

Кошмары стали еще одним побочным эффектом. Не самым тяжелым, но самым надоедливым. Они повторялись примерно два-три раза в неделю, и настроение после них портилось капитально. Особенно после тех, которые не запоминались. Ольге почему-то казалось, что именно эти сны предупреждали ее о приближении чего-то плохого, а она их не помнит. Когда такое происходило, ей помогали только разговоры с отцом. У «лояльной» жизни имелся и еще один минус: курить и пить было бесполезно – никакого эффекта.

Отец, кстати, проявлял удивительное терпение в отношении нее, словно не она перед ним, а он перед ней был виноват. Ольга вовсе не была уверена, что на его месте не послала бы лесом дочь, которая в шестнадцать, ублажая тараканов в своей голове, бросила только-только овдовевшего отца и пропала на полтора десятка лет.

Потому нарастающая тревога заставила ее подумать об отце. И тревога эта перешла в решимость немедленно пойти к нему. И пофиг, что пять утра, а отец, будучи совой, наверняка засиделся в своей лаборатории как минимум до двух ночи и вряд ли сейчас обрадуется ее визиту.

Одной из немногих прежних черт, оставшихся у новой Ольги после изменения, была ничтожно короткая дистанция от принятия решения до его исполнения. В свое время она говорила так: «Передумывают только слабаки. Я не даю себе такого шанса».