Как только глаза Городского закрылись, Люк глянул на Жака и пояснил:

— Вот так это делается. Запоминай, пригодится.

Осторожно подпилив ножом реп, он отломил древко, оставив наконечник в ране.

— Это мать вытащит. Если будешь тянуть сейчас сам, может открыться кровотечение, и тогда мы его не спасем. Он потеряет слишком много крови. Реп не задел легкие, я целился хорошо, не сомневайся. Все остальное ерунда, от этого не умирают. Но доставать наконечник должен умеющий человек, потому что…

Тут Люк достал из колчана реп и сунул его под нос Жаку:

— Зазубрины видишь? Представляешь, как они разворотят плечо и порвут сосуды?

Жак молча кивнул.

— Надеюсь, больше повторять не придется. Все, я забираю Ника и этого Городского. Вы остаетесь тут, и чтобы к закату я вас тут и нашел. Ясно? Иначе сверну башку.

Люк закинул Городского на плечо, крякнул от досады, чувствуя, что тот слишком тяжел и что его теплая кровь пачкает одежду. И направился к дракону. На ходу бросил:

— Ник, что стоишь? Пошли.

Городского надо было привязать к седлу как следует — путь-то неблизкий. Люк устроил его впереди себя, чтобы слышать дыхание и быть уверенным, что тот все еще жив. А то мало ли… Не хотелось сильно напрягаться ради трупа.

Ник пристроился сзади, в грузовом седле. Он свое дело знал хорошо, потому Люк за него не беспокоился. Но все же оглянулся, окинул взглядом младшего братишку и запоздало поинтересовался:

— Цел?

Тот удивленно моргнул, после растерянно ответил:

— Ну да…

Люк уселся в седло, правая ладонь привычно легла на гладкую шею, чешуя Енси под пальцами ожила, потеплела. Легкий хлопок рукой — и дракон взмыл в небо. Крылья шумно преодолевали высоту, и внизу оставался злосчастный пригорок, на котором нашли свою смерть два ополченца, оставались растерянная девочка и Жак.

Внутри вдруг стало жарко от злости — так всегда бывало, когда нарушались планы. И откуда только взялись эти Городские! Как некстати сейчас возня с новым другом, побратимом трапезы! Возись теперь, совершай две ходки! И неизвестно, что скажут отцы клана, когда увидят, кого привез в стан Люк!

Между тем голова Городского покоилась аккурат на плече Люка, и можно было совсем близко рассмотреть и высокий, чистый лоб, и крутые завитки волос внизу, на шее, и совсем разгладившуюся морщинку между бровями, и старый шрам рядом с виском. Бросить бы его сейчас вниз и забыть, как странное приключение.

Так нет, правила Ким-Кигана и Настоящей Матери! Их надо соблюдать…

Люк поморщился, немного отодвинулся от Городского, отклонив его на луку седла, и всмотрелся в даль. Светило набирало высоту, а Енси увеличивал скорость, поднимаясь до самых облаков. Совсем скоро они оказались среди легкой, беловатой дымки, в которой холодный ветер не давал задержаться теплу. Люк поежился, но он был привычен к высоте. К тому же бока и спина Енси грели достаточно для того, чтобы не замерзнуть.

Он оглянулся на Ника и еще раз подумал о том, что было бы очень хорошо, находись там ящики с едой, а мальчишки сидели бы перед ним, в седле. И как бы обрадовалась мать, увидев их всех целыми и невредимыми.

Люк не смотрел вниз и не управлял драконом. Енси и сам отлично знал дорогу домой, а летел он достаточно высоко, чтобы остаться незамеченными и для друзей, и для врагов. Временами клонило в сон, тогда Люк дремал, привычно улавливая сквозь сон любые колебания драконьей спины и любые изменения в полете.

Когда стало совсем холодно, он достал из мешка, прикрепленного к седлу, толстую безрукавку из шкуры мьёка и передал ее Нику. Тот без возражений вцепился в мягкую шерсть, натянул на себя и спрятал глаза под капюшоном. После устроился поудобнее на грузовой площадке и тоже, видимо, решил вздремнуть.

Ну, а что еще делать во время долгого полета?

Родные Камлюки довольно далеко, надо было перелететь через Соленую Воду и знаменитую Равнину Соли, где была Последняя Битва и где погибли последние дети. Так, по крайней мере, рассказывал Ким-Киган.

Вода внизу запестрела белыми шапочками на волнах, по ней запрыгали яркие блики от Светила. Облака над морем закончились, и Люк сощурился, слегка отворачиваясь от слепящих лучей. Хорошо было в этих местах, и он всегда любил эту часть пути. Ни людей, ни деревьев, ни земли. Только вода, необыкновенно красивая и необыкновенно спокойная.

Гигантские животные с гладкими, блестящими мордами выныривали из воды и поднимали фонтаны брызг. Мелкие рыбешки легко угадывались с высоты — длинные косяки мелькали внизу бесчисленным множеством спин. На каменистых одиноких островах селились птицы — так много птиц, что не было видно земли, и верхушки островов казались белыми, серыми или голубыми — в зависимости от того, какие здесь обитали пернатые.

Жизнь в Соленой Воде кипела — насыщенная, веселая, красивая жизнь. Только не было в этой жизни людей, некому было строить жилища на воде, не осталось никого после Железной войны и войны с Гигантами. Не осталось совсем, только Городские и Всадники.

Да и то у Всадников было только два племени: Вурноги и Инимайты. И говорили все на одном языке — так было удобнее. Да и в самих племенах едва насчитывалось по три-четыре клана в каждом. Это совсем мало. Это очень мало.

Люк еще раз посмотрел на воду.

Возможно, вся эта рыба внизу и была съедобной. Так говорят в легендах. Что когда-то ее ели. Что когда-то выловили почти всю, и моря пустовали, и скалы вовсе не пестрели различными птичьими поселениями. Рассказывали, что люди жили рядом с морем и кормились за счет моря. И даже находили источники Живого металла прямо в море и умудрялись добывать его. До тех пор, пока Гиганты не смели человечество с Эльси.

И теперь в морях жили рыбы и огромные животные, а на островах — птицы. А остатки людей с трудом выживали в пустыне. В местах, где вместо земли был песок, а вместо домов — кожаные палатки.

За Соленой Водой потянулись скалистые, каменистые места, и Светило там припекало особенно сильно. Бесплодные, голые, сухие земли. Здесь не селился никто — ни люди, ни животные. Серели гладкие камни, носился неугомонный ветер, и с высоты полета местность казалась грустной и неприглядной.

И вот наконец показался заостренный угрюмый горный пик, поднимающийся над землей, словно рог нажиса. Похожий на сурового стража, он знаменовал собой начало песков, и тень его ходила кругом, как стрелка часов, отмеряющих вечность.

Гора Песков — так называли ее Всадники. Она была маяком, символом дома, напоминанием, что совсем скоро долгий полет закончится и покажутся родные, жаркие, приветливые барханы, среди которых темнеют палатки клана.

За Горой Песков тянулась невысокая рыхлая гряда Передел, разделяющая поселения Вурногов и Инимайтов. В самом конце гряды, где ее рыжие склоны мягко и полого спускались до самого песка, и находился знаменитый Храм Живого металла, сердце Камлюков, место, где зарождались драконы.