— Там два. Разных. Один есть и на конверте, и на фотографии, второй пальчик — только на конверте.

Тот, что и на конверте, и на фотографии, принадлежит самому Шляпникову, сообразил Турецкий.

— Пальчики, которые только на конверте… Можно ли сказать, что их обладатель его заклеивал?

— Наверняка — нет. Пятьдесят на пятьдесят.

— По картотеке где-нибудь проходят?

— Нет, к сожалению. Но знаете, что занятно, Александр Борисович?

— Вот вы скажете, и я буду знать.

— Они совпадают. Пальчики-то.

— Вы это уже говорили: на фотографии и на конверте — одни и те же, а на конверте — отдельно еще одни…

— Нет-нет, вы не поняли. Пальчики на конверте и на ножичке совпадают.

Турецкий даже немного растерялся. Вот это совпадение! И Студень сообщает это так хладнокровно. Впрочем, он всегда хладнокровен. Нет, дело не в этом, он же не знает, что конверт и нож — из разных источников, Турецкий ему этого не говорил. Залог качественной работы экспертов-криминалистов: они должны иметь предмет и минимум умозрительной информации о нем.

Турецкий на всякий случай повторил:

— Отпечатки пальцев на ноже и на конверте совпадают?!

— Именно.

— Ну, знаете!.. Нет слов. Я ваш должник.

— Это уж как водится, — хладнокровно согласился Студень. — Анализ бумаги проводим? Ножичек исследуем-идентифицируем?

— Давайте уж все по полной программе.

— Тогда через пару дней, не раньше.

— Жду с нетерпением.

Вот это совпадение! Вот это совпадение! Но… Стоп. Совпадение ли?

Что, собственно, происходит? На него нападают. Потом к нему приходит Шляпников со своим конвертом. Одно к одному. Непохоже на совпадение. Чего, конечно, в жизни не бывает, но непохоже.

Человек, который напал на Турецкого, держал в руках конверт с угрозой, который получил Шляпников? Который на следующий день пришел к Турецкому? Который сейчас сидит и ломает над этим голову? Который… Дом, который построил Джек…

Хорошо бы все же понять, почему Шляпников пришел именно к нему… А что понимать? Шляпников дружен с генеральным. Генеральный отправил его к Меркулову, Меркулов — к нему, к Турецкому. Шляпников пришел не к нему, а в Генпрокуратуру…

Перед отъездом в Лемеж Турецкий набрал Дениса Грязнова:

— Денис, как жизнь? Катаешься небось как сыр в масле?

— Пока что просто катаюсь, — буркнул Денис. — День и ночь.

— Что такой невеселый?

— Извини, дядя Сань, не спал давно. То за баранкой, то рядом. Действительно все время катаюсь. И разговоров много. Устал. А вы как?

— Нормально. Я хотел у тебя спросить. Сколько лет твоему клиенту? Шляпникову, я имею в виду.

— Лет сорок, наверно. А что такое?

— То есть ты точно не знаешь?

— Ну паспорта его я не видел. Это важно?

— Ничего особенно, специально узнавать не стоит. А что это за история с твоей мифической теткой, когда вы в «Пушкинъ» приезжали?

— Просто хвосты проверял. Я неподалеку был, клиента пас, смотрел, выскочит на него кто-нибудь или нет. Не выскочил.

— Ясно. А как там вообще? Все нормально? Денис помялся, потом сказал:

— Новостей нет. Ни хороших, ни плохих.

Это значит — новых угроз не поступало, расшифровал Турецкий, но и на след злоумышленников (если таковые есть) Денис еще не вышел. Это может продолжаться долго, и тогда Денис заработает приличные деньги. Тоже неплохо. Чего он ворчит, в самом деле?

Турецкий рассказал Денису про совпадение «пальцев» на ноже и конверте. Денис даже немного оживился. Хоть какая-то новая информация.

— Будем искать! — пообещал бодрым тоном. — А найдем, предъявим тебе, дядь Сань. Можешь тогда из него дурь выбивать, сколько душа пожелает!

А Турецкий залез в Интернет и после недолгих поисков установил возраст Шляпникова:

«…единственный представитель крупного бизнеса, проигноривавший круглый стол, собранный по приглашению главы президентской администрации, 48-летний президент фармацевтического концерна „Салюс“ Герман Шляпников от общения с прессой отказался. Комментарии, впрочем, последовали. Сотрудник его офиса сообщил, что Герман Васильевич бесконечно далек от большой политики, занимается исключительно бизнесом, благотворительностью и своей семьей, а потому не видит для себя никаких резонов в таких встречах и надеется, что в Кремле к этой позиции отнесутся с пониманием…»

— Однако, — сказал Турецкий вслух, не удержался.

И понял, что слышал об этом, но просто забыл. Текст был полугодичной давности. Немудрено, что он не вспомнил сразу при встрече со Шляпниковым, но что-то такое как раз тогда в голове и болталось. Вот ведь политика-шмалитика. Интересно все же. От приглашений администрации (а то и самого президента, кто знает?) так просто не отказываются. Как он уверен в себе!.. Получается, что Шляпников действительно не олигарх в буквальном смысле — в политические игры не играет. И кстати, ему сорок восемь. Турецкий помнил, как при встрече оценил возраст Шляпникова (а позже — и Денис) в сорок, а потом подумал и добавил лет пять — восемь. Браво, Александр Борисович. Вы заслужили лишнюю сигарету!

Турецкий нащупал пачку и обнаружил, что она пуста. За утро?! Нет, так не годится. Надо сделать что-то полезное для организма. Например… например организовать себе второй завтрак.

Турецкий зашел на кухню и присел за стол, искоса наблюдая, как жена колдует у плиты.

— Ирка, а ты знаешь, что среди тополей бывают мужские и женские особи. Так вот, мужские — не пылят!

Ирина скептически посмотрела на газету, которая лежала перед мужем.

— Это ты в своем «Спорт-экспрессе» вычитал?

В дверях кухни появилась дочь. Хитро прищурилась на отца и сказала:

— Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.

— Какой еще Грегор? — откликнулся Турецкий.

— Замза.

Тут только Александр Борисович заметил в руках дочери книгу. Она, увидев его взгляд, показала обложку.

— Это «Превращение» Кафки, — не поворачиваясь от плиты, сказала Ирина.

— Эрудиты, — проскрипел Турецкий, наливая себе минеральной воды. Кажется, в молодости он читал этот рассказ. Или не читал? — И что там с этим Замзой Гре-гором?

— Да уж мало хорошего. Был человек, а стал жук.

— А почему?

— Да кто ж его знает? — пожала плечами жена. — Ну все, готово. Нинка, живо руки мыть!

— Был человек, а стал жук, — повторил Турецкий. — Был человек, а стал труп.