— Если вы меня не выдадите, я выпью красного вина.

— В Уголовном кодексе нет такой статьи.

— Я про Лабораторию говорю.

— Не волнуйтесь, Вероника, я туда сегодня больше не пойду. А до завтра все забуду. У меня из-за ваших формул последние мозги высохли.

— Много вы в них понимаете.

— Это точно.

После обмена любезностями приступили к трапезе, которая прервалась только однажды, когда Турецкий выразил удивление тому, что красное вино дама пьет с рыбой.

— Вроде бы белое положено, а, Вероника? — заметил он.

— Люблю делать все наоборот. И потом, это же вкусно. Попробуйте.

— Да я знаю, — сознался Турецкий. — Я на вашей стороне. Я даже собираюсь написать кулинарную книгу о том, как неправильно, но вкусно питаться. Хотите еще выпить?

— Не подлизывайтесь. Мне работать надо. И выкладывайте, что вам нужно.

Турецкий закурил, Вероника тоже, и он задал первый вопрос:

— Белов был холост, так?

Она кивнула и добила свой бокал. Турецкий кашлянул.

— В предсмертной записке… насчет волос на подушке — это про вас?

Она снова кивнула.

— Он был холост, но все-таки какие-то родственники у него были? Какая-нибудь седьмая вода на киселе. И кому, кстати, квартира отойдет и прочее имущество?

Вероника сделала изящное движение худенькими плечиками:

— Им, надо полагать. Мне это как-то все равно… сами понимаете.

— Вы на похоронах кого-нибудь видели?

— Приезжала одна фифа. Племянница. Но потом ее больше никто не видел.

— Как ее найти?

— А бог ее знает.

— С ней разговаривал кто-то из женщин?

— С ней все разговаривали, выражали соболезнование. Это естественно… Хотя по-честному, это она нам должна была соболезнования выражать.

Турецкий поймал себя на мысли, что ни черта он в этих ученых не понимает. Просто какой-то другой биологический вид.

— Он действительно был вам так дорог?

— Слушайте, не лезьте не в свое дело!

— В юридическом смысле это как раз мое дело. Лаборантка нахохлилась. Турецкий понял, что пора

либо попытаться растопить лед, либо идти напролом. На первый способ было слишком мало времени.

— Знаете, чтобы не терять время, я потом наш разговор оформлю в протокол, хорошо?

У нее округлились глаза. Турецкий сказал с напором:

— Вы лично говорили с племянницей Белова?

— Да…

— Как ее найти, знаете?

— А вам зачем?

— Ну это мое дело, — улыбнулся Турецкий. — Может, я за ней приударить хочу.

— А если ей лет пятьдесят?

— Вы же сказали, она — племянница? — удивился Александр Борисович.

— Ну и что? Разве у человека не может быть пожилой племянницы?

— Врете, — понял Турецкий.

— Фан-та-зи-рую. Понимаете?

— Так думаете, не получится ухлестнуть за племянницей?

— Кто вас знает, на что вы способны? — Вероника опустила ресницы.

Да она сама флиртует, сообразил Александр Борисович. Пока я… Эх, ну и барышни пошли. Точно флиртует! Потому и адрес этой Натальи давать не хочет. Надо подобрать правильный тон. Чтобы не обидеть девчонку настолько, чтобы она закрылась.

— Как же мне найти эту несчастную племянницу?

— Почему же она несчастная?

— Ну все-таки дядя умер.

— Плевать она него хотела.

Турецкий не особенно удивился: он ждал чего-то такого.

— Откуда вы знаете?

— А мы с ней старые подруги.

Вот тут уже Турецкий не выдержал.

— Что же вы молчали?!

— Разве меня кто-то спрашивал, как давно я ее знаю?

Турецкий собрал все свое самообладание и улыбнулся:

— Действительно. Вы совершенно правы. А я — нет. А знаете, почему?

— Почему? — машинально переспросила Вероника.

— Потому что правы вы. А я неправ. И знаете почему?

— Ну ладно, хватит. Я уже поняла, вы так до утра можете.

Он отвез Веронику в Лабораторию, высадил за квартал (она не хотела, чтобы коллеги видели) и позвонил Смагину:

— Олег, сейчас запишешь телефон, по нему узнаешь адрес. Это племянница Белова. Найди ее и поговори лично, не по телефону. Это важно, понимаешь?

— Конечно.

— Узнай у нее все, что можешь. В том числе не забирала ли она какие вещи из квартиры дяди. Она там появлялась, говорят, когда вы с прокурором дело уже закрыли.

— Ну, Александр Борисович…

— Ладно, ладно. Задай ей свои стандартные вопросы — те, что всем свидетелям задавал, — и, главное, постарайся расшевелить. Запомни, когда ведешь допрос, просто говори себе: «Я магнитофон, который умеет задавать вопросы» — расслабишься, и все получится как надо. Узнай, когда она последний раз общалась с дядей? Что знает о его недругах? И тэ дэ, да? Насчет квартиры — обязательно. Что она собирается с ней делать, я хочу знать.

— Понял, — энергично отрапортовал Смагин.

В ожидании информации от Смагина Турецкий поехал в местную администрацию. Он был уверен, что там уже давно знают о его присутствии в городе. План был прост: с полным отсутствием плана пойти напролом. Для начала собирался познакомиться с судьей и мэром. Но оказалось, что судья Левшин в отпуске, где-то в Поволжье, а мэр, Григорий Михайлович Навоша, — в Москве, на приеме у губернатора.

Исходя из того, как ему ответили, Турецкий решил, что мэр — человек солидный, в годах, а судья — помоложе.

Выйдя на улицу и вдохнув полной грудью чудесный лемежский воздух, Турецкий понял, что кое-что упустил. Он вернулся в клуб и нашел менеджера, с которым разговаривал.

— Вы сказали мне, что Белов играл хорошо и услугами тренера не пользовался?

— Совершенно верно.

— А те, с кем он играл? Мэр и судья? У них есть тренер?

— У мэра есть. Виктор Аскольдов. Наш лучший специалист! Он когда-то с самим Борисовым играл! Знаете, кто это?

— Наверно, теннисист?

— Точно. Вот это был мастер! Какая подача! Какая игра на задней линии… А помните, на Кубке Дэвиса…

— Зубы мне не заговаривайте. Аскольдов сейчас в клубе?

— Да, но у него занятия…

— Скоро закончатся?

— Примерно через полчаса.

— Где у вас тут можно отдохнуть?