— Папа! — отчаянно крикнула Юлька во мрак.

Рот тут же залепило снегом. Пришлось отплевываться, но Юля, наверное, даже не обратила бы на это внимание (снег во рту — какая ерунда!), если бы услышала голос отца. Но так и не услышала: ни голоса, ни шепота, ни крика. Только шум ветра в ушах.

Кто-то крепко взял ее за руку. Отец?! Нет, Макс.

— Сядь ниже. Прямо на дно, рядом с Катей. И накройтесь плащом.

— А ты…

«Куда?» — хотела спросить Юля, но Макс уже исчез. Сделал шаг назад и пропал в ревущем снежном вихре.

Юля обернулась к Катерине. Та сидела на дне лодки, обхватив руками колени и раскачивалась из стороны в сторону. Судя по страдальческому выражению лица, ее снова начало мутить. Юля уселась рядом с женщиной, обняла ее и укрылась вместе с ней полученным от Макса плащом. В детстве, испугавшись темноты или воя ветра за окном, в котором маленькой несмышленой девочке часто слышалось рычание пробравшихся на Заставу северных чудовищ, она точно так же пряталась под одеяло. Но тогда рядом всегда были мама или отец, готовые защитить от любых опасностей.

Сейчас ее жизнь и жизни всех остальных тоже находились в руках отца. Юле вдруг стало стыдно за свое недоверие. Как она может сомневаться в отце? Он самый опытный кормщик на Заставе. Прошел и не через такие бури. Что ему какая-то метель? Вон как ловко он справился с огромной медузой! Значит, и сейчас сумеет уберечь ее и остальных от беды. Нужно только верить.

Юля плотнее прижалась к Катерине и с головой закуталась в облепленный снегом плащ. А снаружи свистел и завывал ветер, и словно голодные звери набрасывались на лодку снежные вихри.

* * *

Летящий в лицо колючий снег царапал лицо, набивался в рукава и за воротник тесного бушлата. Максим поднял ворот свитера и натянул на подбородок, но верхняя часть лица осталась открыта, из-за чего приходилось то и дело очищать глаза от налипшего снега и вырастающих на ресницах ледяных сосулек. Никакого практического смысла это не имело, так как вокруг из-за бушующей метели все равно было не видно ни зги. Максим с трудом различал даже собственные руки. И только Седой, казалось, не обращает внимания на снежную бурю.

Лодка трещала под натиском обрушивающихся волн, которые словно щепку бросали ее из стороны в сторону, но Седой не выпускал румпель из рук и даже не ослабил хватку. А ведь он уже почти сутки у руля и ни разу не просил о подмене! Сам Макс отнюдь не был уверен, что сумел бы выдержать такую длинную вахту. Его обида на Седого за то, что тот отказался укрыться в прибрежной бухте от метели и надвигающегося шторма, давно прошла, уступив место восхищению силой воли и мастерством опытного кормщика. Однако даже людям с железной волей время от времени требуется отдых.

Двигаясь в основном на ощупь, Макс пробрался на корму. Возникшая перед ним из мглы занесенная снегом фигура Седого напоминала застывшую ледяную глыбу. У Максима неприятно кольнуло внутри. Но когда он обратился к кормщику, тот приоткрыл облепленный снегом рот:

— Буря стихает.

Заглушаемый ветром голос Седого напоминал треск крошащегося льда. Что-то отталкивающее и неприятное было в этом звуке. Максима передернуло.

— Разве? — удивился он.

— Да, — кивнул Седой; кусок смерзшегося снега отвалился от его щеки, обнажив серую потрескавшуюся кожу. — Уже скоро.

«Это обморожение! — ужаснулся Макс. — Он так замерз, что не чувствует холода!»

— Вам надо обработать лицо. У Катерины есть специальная мазь…

— Потом, — отмахнулся Седой. — Когда причалим к берегу.

— Но я могу сменить вас у руля. Вам нужно отдохнуть.

— Нет, — отрезал Седой. Кормщик не повысил голос, но Максу стало не по себе. Он вдруг ясно понял, что Седой близок к тому, чтобы снова оттолкнуть, а то и ударить его. — Возвращайся на место и следи за морем. Впереди большой лед.

Опасения кормщика были справедливы. Столкновение с айсбергом или другой крупной льдиной грозило им всем неминуемой гибелью, но в такую метель даже самый остроглазый наблюдатель не разглядел бы в море льдин, даже если бы они терлись о борт лодки, и уж тем более не успел бы предупредить об опасности.

У Макса возникло твердое ощущение, что Седой стремится отделаться от него. Как будто общение со своим зверобоем с некоторых пор стало для него в тягость. Раньше Макс такого не замечал. Когда же это началось? Ответ пришел сам собой: после череды произошедших на Заставе загадочных убийств. Последовавший за этим вывод стал настоящим потрясением для Максима: Седой подозревает его в этих преступлениях!

Тут же раздавшийся у него в голове, но в то же время бесконечно далекий голос с усмешкой прошептал:

Может, не подозревает, а точно знает это? Может, он нашел неопровержимые доказательства?

Макс вздрогнул — не столько от голоса, сколько от самого вопроса. Но это было еще не все.

А ты-то сам уверен, что никого не убивал? Где ты был, когда закололи Сергеича? Когда погиб Пашка? Когда перерезали горло старику?

Макс похолодел. Самое ужасное, что он этого действительно не помнил.

«Но я не мог этого сделать», — робко возразил он.

А кровь на руках и разбитый нос?

Макс резко поднял руки к лицу. На ладонях действительно была кровь, не его — чужая. Он знал это совершенно точно. Кровь убитых людей.

Смотри, — засмеялся далекий голос в его голове. — Смотри внимательнее.

Макс увидел, как липкая и горячая кровь растекается по его рукам, а в голове тем временем выстраивалась совсем иная картина. Вот он возвращается обратно на корму к Седому, короткая борьба (даже если кормщик ожидает нападения, он уже стар, поэтому схватка будет недолгой), и Седой летит за борт в холодную и темную воду, которая станет его могилой. Никто ничего не узнает, потому что на этот раз он сумеет обойтись без крови, и ничего не заподозрит. Все решат, что кормщик свалился за борт во время шторма.

Он пришел за тобой, — раздалось в мозгу, но уже с другой, печальной интонацией. На этот раз Максим безошибочно узнал голос Ванойты, и как только он это понял, стоящая перед глазами отвратительная картина страшной смерти (убийства!) Седого растаяла, как дым потухшего костра. Зато раздался скрежет когтей, клацанье зубов и вой тысяч голодных глоток, оборвавший тихий голос старика…

Что-то холодное — капля или целая струйка ледяной воды — скатилось за ворот. Макс съежился и открыл глаза, точнее, попытался это сделать, потому что ресницы смерзлись от налипшего снега. Смахнув ледяную корку, он кое-как разлепил веки. И первым, что увидел, оказались собственные ладони, исцарапанные и посиневшие от холода, но без пятен растекшейся крови. Макс внимательно осмотрел их, даже лизнул одну. Нет, крови на руках точно не было. Ему все привиделось: и кровь, и голоса, и вой, и клацанье зубов. Видимо, сразу после разговора с Седым он, как это уже не раз бывало, опять потерял сознание. Да и был ли тот разговор? Сейчас Максим уже не был в этом уверен.