тонким. Февраль пробирался в его тело и хотел остаться там навсегда.

Мы доберемся до нашего убежища. Вдвоем. Твоими ногами. Восстанешь, пацан, как и положено, из мертвых, – бормотали твари божии. – Найдешь дорогу, спустишься. Мы уложим тебя в мох, среди друзей, и ты сможешь пить столько силы, сколько захочешь. Сладкий нектар нашей жизни. Среди нас.

Голоса то появлялись, то исчезали. Иногда проходило так много времени между их появлением, что Капустин начинал паниковать. Он плакал, кричал, звал маму – мысленно и громко, раздирая воображаемые голосовые связки (своих настоящих давно не существовало), – молился, обещал сделать все что угодно, лишь бы голоса появились вновь, лишь бы они давали надежду.

Страх стал его постоянным спутником. Он видел страх в бесконечных лицах, мелькающих в темноте. Все эти люди не просто любили тварей божиих, они боялись с ними расстаться, боялись потерять и никогда больше не слышать голосов. Он надеялся увидеть среди лиц лицо Выхина.

Иногда холод был невыносим. Он заполнял пустоту внутри, вместо выгрызенных и сгнивших внутренностей. В это время Капустин чувствовал, что нить, держащая его в этой жизни, готова вот-вот порваться.

Твари божии ловили мелких животных и пожирали их.

Не физически, нет. На другом уровне восприятия. Они высасывали кратковременную память, мышечные рефлексы, эмоции. Хватали и выжимали, как губку, до последней капли выдавливая страх смерти.

Вот чем питались твари божии.

Они чавкали и причмокивали от удовольствия. Облизывались, подвывали, клокотали. Делились с Капустиным мелкими каплями, крохами, поддерживая в нем жизнь.

Мы знаем о тварях божиих, которые отлично устроились, – говорили, насытившись. – Они живут в городах, жрут каждый день от пуза, лакомятся эмоциями людей, их страхами, ненавистью, радостями, другой разной мелочью. Одна тварь стала жрать чужие судьбы, слизывала их со дна кофейных чашек – тем и жила! А другая заставляла искать кляксы в людях, червоточины из злых мыслей и дурных поступков. О, эта тварь божия стала наркоманом. Ее никто не любит. Мы за чистые эмоции, вкусные и яркие.

Но мелких животных не хватало. Нужно было больше, конечно. Скоро Капустин это понял.

Он услышал хруст сломавшейся сухой ветки. Чей-то девчачий голос сказал: «Я заблудилась! Серьезно». Звуки распустились в его голосе, как бутоны, – неторопливое журчание воды (рядом река), постукивание камней друг о друга (течение тащит их, тащит подальше отсюда), шорох листьев, шаги (кто-то рядом). Показалось, что Капустин чувствует, как проседает земля под весом неизвестной девочки.

«Блин, и как отсюда выбраться? Я слышала, надо идти вдоль течения реки. Это ты меня завел, идиотина!»

Кто-то шуршал, рыл, копал, сопел, рычал.

Тварь божия сказала спокойно и тихо: «Пацан, надо действовать. Если не хотим здесь сдохнуть – хватай и жри».

В этот момент Капустина окутали холод и свет. В его пустые глазницы брызнули капли солнца, проникшие сквозь разрытую землю. Звуки стали сильнее. По лицу застучали камешки.

Он выдохнул морозным воздухом, февралем, глотая высохшие листочки.

А наверху было лето: зеленые листья, теплое синее небо, мошкара, малина, цветы, пчелы, огромный мир, о котором Капустин начал забывать, расцвел и жил по-летнему широко, радостно.

Капустин улыбнулся бы, если бы у него сохранились губы.

Давай же, пацан, – сказала тварь божия внутри головы.

В яму просунулась собачья морда. Черный влажный нос обнюхал пространство вокруг, коснулся подмерзших ошметков, оставшихся вместо щек, высосал личинку мухи из глазного отверстия. Пес фыркнул, взвыл, задрав голову к небу.

– Что там? Что нашел, Кэп?

Капустин увидел девчонку лет, может, пятнадцати. Чуть младше него.

Вдруг подступил голод. Не физический, а какой-то потусторонний, глубокий, жесткий голод, пронзающий сознание, сводящий с ума. Капустин вздрогнул – понял, что вздрогнул! – и вдруг резко потянулся руками к девчачьему лицу, к ее длинным волосам, спускающимся в разрытую землю. Пальцы ухватились за волосы, скрутили, дернули. Девочка взвизгнула.

Капустин ощутил холод в груди, в животе – там, где лежали камни.

Он дернул еще раз, так сильно, что девочка впечаталась лицом в землю. Подался вперед и вверх, не соображая, подчиняясь голоду, голосам внутри головы, и вцепился зубами в ее щеку. Девочка заверещала от страха и боли.

Где-то рядом залаяла собака. Отважная милая собака. Ею он займется позже, если захочет. А пока – вот ведь ирония! – Капустин с удовольствием отыгрывал роль своих любимых персонажей, оживших мертвецов.

Давай, пацан! Закончи с ней!

Он знал, что не может остановиться, иначе умрет.

Девчонка сопротивлялась, колотила руками, пыталась кричать, но Капустин не чувствовал боли. Он сам себе напоминал какую-то машину, бездушный механизм, который затягивает человека внутрь, перемалывает косточки, рвет сухожилия и мышцы, высасывает кровь.

На него бросился пес, ухватил за плечо крепкими зубами, рванул. Рука дернулась, и из-за этого движения девчонка чуть не высвободилась, чуть не убежала! Она закричала, подняв к голубому небу окровавленное лицо, и ее звонкий крик вспугнул птиц с деревьев.

Пес прыгнул снова! Отважный друг человека. Зубы клацнули около лица, Капустин зарычал в ответ и тоже прыгнул – насколько мог. Он обнял девчонку, сцепив пальцы у нее за спиной, и потащил ее внутрь могилы, к мышам и червям, в гниющий холод смерти.

– Мама! Мамочка! Мамочка! – вопила девчонка, захлебываясь и кашляя.

Теперь мы!

Твари божии, о, как же он их ждал.

Девчонка провалилась внутрь под тяжестью собственного веса, ударилась головой о голову Капустина. В этот же момент твари божии напали на нее, вытащили душу, съели сознание, обглодали эмоции, выжрали, как мякоть из спелого фрукта. Где-то наверху лаяла собака, совала морду в могилу, клацала зубами, еще не понимая, что хозяйки больше нет.

Капустин отшвырнул тело девчонки к камням, невероятно ловко, почувствовав новую силу в истлевшем теле, ухватил собаку за морду, сжал так крепко, что хрустнули кости.

Собака взвизгнула от боли и страха. Она запоздало поняла, кто перед ней. Капустин сломал ей передние лапы, легко затащил внутрь и сожрал всю, без остатка. Чужая жизнь бурлила в нем.

«Я теперь снова жив? – спросил Капустин, разглядывая небо над головой – Могу выбраться?»

Нет, дурачок. Выбраться не сможешь. Для этого нам нужно больше силы, а силы нет. Если бы кто-нибудь, вроде твоего старого друга, принес нам камни, дал бы нам плоть, тогда… возможно… Но не сейчас. Наслаждайся тем, что есть. Мы пока еще можем мыслить, а значит, дождемся хороших времен.

Капустину казалось, что в его груди колотится сердце от новых ощущений и радости.

«Есть шанс, что мы выберемся?»

Правильно мыслишь.

Невыносимое чувство беспомощности отступило. Теперь появилась надежда. Нужно просто дождаться.

Капустин ждал еще много лет.

Они с