На следующее утро сразу после прихода начальницы в ее кабинете зазвонил телефон.

— Джуди, привет! — воскликнула она с наигранной радостью и захлопнула дверь.

Когда та снова открылась, начальница стояла на пороге, грустно моргая.

— Хью, — позвала она.

Тот выбежал из кабинета и выжидающе взглянул на начальницу.

— Все кончено, — сообщила она.

— Джуди? — спросил он, и начальница кивнула. — Уходит? — Это прозвучало скорее как утверждение, а не как вопрос.

— Да. — Начальница подняла светлые брови. — Уходит.

— Не стану спрашивать куда, — сказал Хью.

— Неважно, — ответила начальница.

Мне стало любопытно, что же она сказала Джуди Блум насчет ее нового романа. Но я не стала спрашивать и сидела, уткнувшись в контракт, а в голове проносились предательские мысли: будь я на месте Джуди, тоже бы ушла.

Всемирная паутина

Через неделю в конце рабочего дня в офис зашла Дженни. Я наконец убедила ее поужинать со мной в городе, хотя переживала из-за того, что это пиррова победа, — ведь она согласилась встретиться со мной из чувства вины, а не потому, что очень хотела. Я также не заметила в ней особого желания побывать в агентстве, хотя я несколько раз заходила к ней на работу, и это удручало меня сильнее всего: подругу больше не интересовали подробности моей жизни.

Но все же она пришла, заявилась в своем извечном дафклоте. Уже настал июнь, но погода считала, что все еще март: в пять часов вечера небо за окном кабинета Хью — уголок этого окошка как раз виднелся с моего рабочего места, — потемнело и зловеще набухло, пошел серый дождь, а жалюзи начали трепать сильные порывы ветра.

— Привет! — воскликнула я и обняла Дженни.

Пэм, секретарша, отвернулась, не желая видеть этого неподобающего на работе проявления эмоций.

— Я пришла. — Дженни улыбалась, хотя глаза кричали о том, как ей неловко.

— Пойдем, покажу тебе свое место, — сказала я и пригласила ее следовать за мной в коридор. — Мне нужно взять пальто. И ты увидишь мой стол.

— Хорошо, — сказала подруга тем тоном, которым разговаривала с матерью. — Тут так темно, — прошептала она. — Они экономят на электричестве?

Я поднесла палец к губам, как библиотекарша — ш-ш-ш! — и улыбнулась. Действительно, в нашем офисе яркий свет горел лишь в бухгалтерии, а остальные помещения освещались лампами с абажурами, и в комнатах было намного темнее, чем в любом другом современном офисе, таком, например, как у Дженни, с окнами во всю стену и яркими потолочными светильниками. Но именно это мне и нравилось: мягкий, успокаивающий свет ламп, тихие шаги моих коллег по мягкому ковру, кожаные кресла, книжные шкафы из темного дерева. Я словно работала в частной библиотеке или в чьей-то квартире. Впрочем, у Дженни нашлось другое сравнение.

— Как в похоронном бюро, — сказала она, когда мы вышли на Сорок девятую улицу и двинулись в сторону ее издательства. — Или в баре. Твоя начальница курит за столом. Где это видано! — Вообще-то, Дженни первой из моих друзей закурила, еще в первый год в старшей школе. Она встречалась с парнем из колледжа, и вроде как положение обязывало. Тогда меня это шокировало. — А тебе не тоскливо сидеть весь день в этом темном, мрачном офисе? Там все такие грустные. Очень похоже на похоронное бюро, честно. Эти старомодные лампы с абажурами… Ковры…

— Ну, может, чуть-чуть, — ответила я, хотя ничего такого не чувствовала. Мне нравились лампы и ковры, тишина и мягкий свет. — Хочешь, поедем в Вильямсбург поужинаем? Можем поесть тайской еды.

Я давно пыталась затащить Дженни в свой район на ужин или кофе, показать свою квартиру, чудесный квартал, где мы с Доном жили. Я надеялась, что если она проведет там вечер, то влюбится в эти места и решит туда переехать.

— Я не могу поехать в Бруклин, это слишком далеко. — Дженни покачала головой. — Мне же потом на паром возвращаться.

— Не так уж и далеко, — ответила я. Я не лгала: до Манхэттена от моего дома была всего одна остановка. А от места, где мы сейчас стояли, ехать было двадцать минут. — Или поедем в центр? Может, в «Серую собаку»? Или в «Пиццерию Джона»? — Дженни обожала пиццерию Джона.

Подруга неловко переминалась в своих туфельках с ремешком.

— А мы можем просто здесь где-нибудь сесть и быстро перекусить? У меня через час паром.

— Здесь?

Мы были в Вест-Сайде, на краю театрального квартала с баснословно дорогими ресторанами, рассчитанными на туристов и командированных. Здесь были сплошь стейк-хаусы с заламинированными меню, сетевые итальянские рестораны и ирландские пабы, где из-за гама невозможно было разговаривать. Никто из моих знакомых по доброй воле никогда бы не ступил за порог таких заведений.

— Тут есть один ресторанчик, куда нас иногда водит начальница — В голосе Дженни зазвучали умоляющие нотки. — С ужасным названием, но там очень вкусно.

— А как называется?

— «Паста-паста!» — с улыбкой ответила подруга. — С восклицательным знаком!

Мы расположились в отдельной кабинке, и, насаживая на вилку пенне, я почувствовала себя глупо: Дженни была права. Мы же не поесть пришли; какой смысл куда-то ехать? Мы поговорили о Техасе, об эпопее со свадьбой — родители Дженни посчитали, что ресторан в Центральном парке слишком дорогой, — о романе Дона, который тот так и не дописал.

— А как дела у Бретта? — наконец спросила я. — Он уже решил, где будет учиться?

Бретт ждал писем из юридических школ с решением о зачислении; письма начали приходить в марте. Он уже поступил в две нью-йоркские школы: Бруклинскую юридическую и Кардозо[28]. В других местах его включили в списки ожидания.

Дженни кивнула:

— Его перевели из списка ожидания в основной список в Кейсовском университете[29], он будет учиться там.

— В Кейсовском? — Я похолодела. — Но почему? Его же взяли в Кардозо[30].

— Бретт считает, ему больше подходит Кейсовский. Это очень хороший университет. И Бретт родом со Среднего Запада. Он скучает по дому. А еще ему кажется, что в Кливленде учиться будет не так… нервно, что ли. В Нью-Йорке студенты юридических школ готовы глотки друг другу перегрызть.

Я улыбнулась:

— Значит, ты будешь ждать его возвращения?

Дженни рассмеялась:

— Нет, конечно, мы поедем вместе! — Она закатила глаза. — Мы же обручены.

— Точно, — согласилась я. — Я и забыла.

Мои макароны остыли. «Паста-паста!» С восклицательным знаком! Кому-то из моих друзей, кроме Дженни, это показалось бы смешным?

— На самом деле, я даже рада, — продолжала Дженни. — Я всю жизнь прожила в Нью-Йорке, нигде больше не бывала.