Дождь усилился. Похоже, что придется размещать полки в деревушках возле замка и устраиваться на зимовку, потому что уже сейчас телеги застревали, лошади увязали в грязи дорог, которые очень скоро станут совершенно непроходимыми.

Ко мне подъехал Петька и, покосившись на Браницкого, вполголоса произнес.

— Не нравится мне эта тишина. Словно не по городу едем, а по кладбищу, — его сравнение мне сильно не понравилось. Нахмурившись, я огляделся по сторонам более внимательно. Сделав знак Митьке, который тут же подъехал ко мне, я приказал.

— Найди Лерхе. Он медикус хоть и молодой, но вроде бы смышленый. Пускай разузнает, нет ли здесь поветрия какого, а то и вправду, неуютно как-то.

Лерхе заявился ко мне неделю назад и предложил свои услуги. В меру наглый, весьма образованный, он мне понравился, тем более, что высказывал вполне здравые идеи насчет различных санитарных мероприятий, которые пригодны в полевых условиях. При этом он полностью одобрял мои нововведения в армии, такие как обязательное мытье рук, и, хотя бы раз в неделю, полноценное мытье со стиркой белья; обязательное бритье бород и усов, и короткие волосы – это я сделал, когда мне сообщил один из приставленных к полкам лекарей, что среди солдат начали появляться завшивленные. Мне тиф был не нужен, как и многие другие заболевания, поэтому пришлось идти на такие вроде бы небольшие, но для этого времени довольно радикальные меры. Ну и отдельные отхожие ямы на привалах, пользование туалетной бумагой, которую выдавали солдатам по мере надобности. При этом тщательно отслеживали тех, у кого она долго не кончалась, как и грубое жесткое мыло, которое я выгреб из лавок и со складов Данцига подчистую. Естественно такие находились, и, согласно моему указу получали плетей прямо перед строем однополчан. Все эти меры позволили сократить развитие различных кишечных инфекции почти в три раза, по сравнению с теми же поляками и литовцами, которых на марше поразила дизентерия, что позволило нам практически без проблем взять Гродно, где мы окончательно разделились. Ласси пошел дальше по Литовскому княжеству, Фридрих наконец-то отправился в сторону Риги, ну а я, с подошедшими войсками и встретившим их в Митаве Петькой Шереметьевым направился к Варшаве. Салтыков Петр Семенович был назначен командующим на этом направлении. Он ехал чуть сзади, а рядом с ним тот молодой подпоручик, которого я вывез с поля боя. Сам не знаю, что на меня тогда нашло, но мне показалось, что это очень важно, чтобы этот парень выжил, а с его ранением, вроде и не смертельным, но обильно кровоточащим, могло произойти все, что угодно. По причине слабости, Семен Голицкий был на время отстранен от своего полка и приставлен к Салтыкову в качестве адъютанта. Почему-то парень счел это назначение понижением и теперь ехал с совершенно несчастным видом, но свои обязанности выполнял исправно, так что нареканий к нему со стороны командующего не поступало.

В Галицию я послал два полка и вместе с ними Трубецкого в качестве командующего. Он уже пообтесался с Ушаковым, а командир именно такого плана мне сейчас там и нужен, шутка ли, возглавлять народные восстания, тут специфические навыки необходимы. Святые отцы с удовольствием присоединились к своим коллегам, но вот вопрос о присоединении, точнее о воссоединении с Российской империей Галиции так и остался открытым. Я пока не могу дать на него однозначного ответа, посмотрим, как будет дело разворачиваться в дальнейшем.

Город закончился, и нам предстояло проехать еще пару километров до дворца, где мы и остановимся, чтобы дать отдых коням и людям, а также решим, что делать дальше.

* * *

Митька быстро нашел этого нового медикуса, молодого совсем, но дюже любознательного.

— Государь Петр Алексеевич велел поинтересоваться, а не причина ли этакой пустоты на улицах в поветрии каком? — медикус вздрогнул и тут же начал зорким взглядом окидывать дома и малочисленных людей, словно в страхе перебегающих улицу.

— Нужно спешиться и посмотреть, — наконец решительно произнес он, сворачивая свою лошадь к ближайшему дому. Митька, подумав, направился за ним. Когда он соскочил с коня, мимо них прогрохотал обоз и начали проходить солдаты пехоты, перепачканные как те чушки. Катившийся с небес бусинец навевал тоску, хотелось оказаться дома в тепле и выпить горячего сбитня, устроившись с книгой интересной. Лерхе тем временем несколько раз ударил кулаком в дверь. Лишь после того, как он занес руку, чтобы еще раз долбануть как следует по добротной дубовой двери, послышался звук отодвигаемого засова, и в приоткрывшуюся щелку выглянул мужик, настороженно смотрящий на стоящих возле его двери офицеров.

— В дом дай зайти, — Лерхе внимательно осмотрел мужика и двинулся прямо на него, так и не дождавшись, когда его позовут войти, или хотя бы полностью распахнут дверь.

— Зачем? — у мужика руки затряслись, он бросил быстрый взгляд на проходящих мимо солдат и затравленно посмотрел на Лерхе.

— Надо значит, раз требуем, — у медикуса не было времени, чтобы объяснять этому мужику, что именно он хочет увидеть, точнее, не увидеть. Бросив быстрый взгляд в голову колонны, и отметив, что юный император уже скрылся из вида, он заторопил мужика. — Быстрее, у нас времени нет, — и, оттолкнув его, Лерхе заскочил в дом. Митька тут же последовал за ним, предусмотрительно пропустив вперед себя открывшего дом мужика. Лерхе тем временем остановился посредине небольшой гостиной, быстро окинул помещение опытным взглядом, принюхался и решительно направился в сторону лестницы, ведущей наверх в спальни. В одной и спален они переполошили молодую девушку, которая испуганно вскрикнула, с ужасом глядя на русских так бесцеремонно ввалившихся в ее дом. В испуганно распахнутых глазах было видно, что именно она в этот момент навоображала. Но ни Лерхе, ни Митьки не было до нее никакого дела. Так же быстро осмотрев комнату, и лишь взглянув на девицу, которая была совершенно здорова, а от того медикусу неинтересна, Лерхе стремительно вышел из спальни и зашел в следующую. Вот тут он и увидел то, что привлекло его внимание, ощущаясь в едва заметном запахе, который он учуял еще внизу – запахе, всегда сопровождающем тяжелобольного. На кровати лежал старик, а возле него хлопотала миловидная пани. Руки старика были вытянуты поверх одеяла, черты худого лица казались заостренными. Почувствовав взгляд, старик распахнул глаза и… замычал, не в силах вымолвить ни слова.

— И тут ничего, — Лерхе покачал головой и вышел из комнаты. — Этот господин получил удар, причем довольно давно. Вот что я скажу, господин Кузин, я не нахожу ни в этом доме, ни в этом городе нечего, что напоминало бы эпидемию. Всеобщий страх связан с чем-то еще.

— Понятно, — Митька задумался. Что-то не давало ему покоя, какое-то предчувствие, словно пропитавшее этот городок. Тряхнув головой, он бросился к двери, оставив Лерхе самого извиняться перед хозяевами за причиненные неудобства.

Секретарь государя же вскочил на лошадь и быстро поехал к голове колонны, пытаясь отыскать Репнина, или, если найти вечно занятого капитана не получится, к Салтыкову попробовать обратиться. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что стал весьма значимой и влиятельной фигурой при дворе. Ведь, по сути, только через него возможно было попасть на прием к государю императору. Именно он мог, передавая бумаги, шепнуть пару словечек в поддержку того или иного прожекта, он много чего мог, но до сих пор не понял всей полноты своей власти, искренне удивляясь, когда князья подходили к нему со льстивыми улыбочками, называя исключительно Дмитрием Ивановичем.