– Крис, ты пытаешься судить по одному человеку о населении целой ветки! – возмутился парень.

– Неправда! – Девушка закусила губу. – Я сужу не простого солдата, а офицера, занимающего руководящий пост. Если человек такого склада ума добился высокого поста, значит, идеология в этом обществе ничуть не лучше его склада ума.

– Значит, войне быть, если зеленые получат то, что им нужно. Скорее всего, это связано с вирусом. Но что это, мы не знаем.

– Это я, – кисло улыбнулась Кристина.

– Крис, ты должна что-то знать! – Леонид поднялся, нетерпеливо заходил взад-вперед.

– Что? Формулу вируса? – Его собеседница устало улыбнулась.

– Перестань, – отмахнулся Чита, – если мы поймем, что это, сможем обыграть Власова. Олег тебе ничего не передавал?

– Ничего не передавал, ничего не рассказывал.

– Может, что-то спрятал? Ты говорила, он появлялся на Площади.

– Да, пополнял запасы провизии и еще всякого, ну, для работы. Мы там и познакомились.

– Он мог что-то спрятать на станции? Подожди… ты говорила про связного.

– Кольцов Иван.

– Зеленые знают про него?

– Думаю, что нет. Иначе он не стал бы жить в метро.

– Он что-нибудь знает про вирус?

– Понятия не имею, мы мало общались. Олег лишь говорил, что ему можно верить.

– Нам все равно нужна хоть какая-то версия. Будем считать, что Кольцов знает, что нужно от тебя Вегану.

– И что мы будем делать?

– Доберемся до Кольцова, а там посмотрим.

– Хорошая идея, – нарочито бодро сказала Кристина. – Дело за малым – выбраться отсюда и уйти от зеленых.

– Не иронизируй, – попросил парень, – есть у меня на этот счет одна идейка.

Идейка девушке понравилась. Леонид ушел в пункт управления. Дежурный Иванов вновь ответил лишь спустя минуту.

– НИИ цитологии на связи, – бодро отрапортовал Чита. – Товарищ Иванов, а есть ли у вас на станции в данный момент кто-нибудь из сталкеров?

* * *

– Ну, и что мне с тобой делать?

Пес не ответил. Если, конечно, не считать ответом сосредоточенное облизывание лапы.

– Что мне вообще делать?

Пес смешно дернул ушами, что можно было смело приравнять к пожиманию плечами у людей. Мол, сам думай.

Николай думал. Вот только думалось не очень. Уставший, измотанный перестрелкой, ловлей Прометея и беготней от зеленых, он не очень-то был настроен на продуктивный мыслительный процесс. Хотелось спать, хотелось лечь и расслабиться. Вытянуть ноющие ноги, стянуть ботинки, размять пальцы. Снять проклятый противогаз. Вылезти из мокрой химзы, не пропускающей влагу и превратившейся в костюм водолаза, притом протекающий.

Еще хотелось есть и пить. Больше всего – пить. Наверное, потому что запас воды подходил к концу. Психология – дело тонкое. Воды мало, поэтому он о ней и думает. Он о ней думает, и поэтому ему хочется пить. Вот только если попить, то воды станет еще меньше. Не факт, что он напьется, но думать о том, что запасы оскудели, точно не перестанет.

Штык отвлекся от мыслей и обнаружил, что держит в руке пластиковую флягу с водой, которую достал из рюкзака незаметно для себя. Он потряс ее, и внутри булькнуло. Почти полная. Примерно пол-литра.

Достаточно, чтобы продержаться ночь и отдежурить смену на родной Выборгской. И очень мало для того, чтобы дойти отсюда до… А куда вообще идти?

– Куда пойдем? – обратился к Прометею Николай.

Тот на этот раз уделил человеку свое драгоценное внимание. Поднял голову, заинтересованно дернул носом: «Какие будут предложения?»

– Весь город в нашем распоряжении. – Штык покосился в маленькое, грязное оконце под потолком. – Думаю, стоит в Эрмитаж рвануть. Искусство – не мое, но Дед говорил, что красивее здания не видел, особенно с вечерней подсветкой. Подсветку, конечно, нам никто не включит. Зато там Александрийский столп есть. Якорь рассказывал, он не закреплен, а стоит под тяжестью собственного веса. Как думаешь, свалим его вдвоем? Вот шуму-то будет. На весь Невский прогремим! Потом – в Петропавловку. И еще там вроде Арсенальный музей рядом. Дед говорил, его и за день не обойти. Там точно найдем, чем поживиться. Или его диггеры уже обнесли? Вот и проверим. Ну, как тебе?

Пес фыркнул, не оценив предлагаемой культурной программы. Громко гавкнул в ответ – дескать, не до шуток. Николай вздохнул, в два движения свинтил пробку с фляги, поднес к губам, стукнул о фильтр противогаза, выматерился. Впрочем, снимать противогаз он не стал. Быстро завинтил флягу, со злостью кинул ее в угол подвального помещения.

Прометей глухо гавкнул, подорвался с места, в два прыжка преодолел комнату, завозился в углу, расшвыривая носом мусор.

– Ты чего там? – Штык привстал, наблюдая за собакой. – Э-э-э… дай сюда!

Пес припал на передние лапы, отклячив зад, медленно помахивая хвостом. В зубастой пасти была зажата выброшенная фляга.

– Фу! – зычно гаркнул человек.

Приглушенный противогазом голос не испугал собаку. Прометей сжал зубы, зарычал. Пластик захрустел и промялся под длинными, острыми клыками. Штык одним прыжком оказался около собаки и попытался схватить торчащую из пасти флягу. Пес игриво мотнул головой, мешая человеку ухватиться, и тут же получил хлесткий удар по носу.

Прометей зарычал, тихо и злобно, все еще не выпуская фляги из пасти. Николай медленно убрал руку, осторожно попятился. Пес же, напротив, стал наступать мелкими шажками, будто бы наслаждаясь произведенным на человека впечатлением.

– Ну-ну, брат, извини. – Штык развел руками, продолжая отступать.

В ответ на эту речь одичалый пес зарычал еще агрессивнее, разжал пасть, выпуская флягу, оскалился. Шерсть на загривке вздыбилась, придав ему грозный вид. Ощетинившись, Прометей будто бы увеличился в размерах раза в два. Даже его тень, которую на стену подвала проецировал луч фонарика, лежащего на дне старого, перевернутого ведра, значительно выросла, заняв полстены.

Прирученный, выдрессированный пес за долю секунды перекинулся в злого и опасного зверя, решившего напомнить человеку, осмелившемуся высунуть свой нос из недр метро, где его место. Вот только в следующий миг и с человеком произошли значительные перемены.

Николай ощутил, как холодеет в груди. Он всегда чувствовал это, когда начинал злиться. Будто в грудную полость заливали расплавленный, но при этом холодный, словно февральская стужа, свинец. Заполняя грудь, свинец застывал одним тяжелым ледяным куском, который мешал дышать и сковывал мысли. Избавиться от этого ощущения можно было, только если он переставал сдерживать злость. Тогда свинец вновь плавился, становился жидким и изливался наружу либо желчными мыслями и словами, либо страшными поступками, наподобие той попытки отравить Власова.